Читать книгу "Лишние Земли лишних - Дмитрий Старицкий"

На этот раз Фред был с нами и, не сказав нам ничего, кроме «доброе утро», увлеченно намазывал джем на тосты.

Мы с Ингеборге были одеты уже в американскую «цифру»,[299]с черными беретами, фасонисто заправленными под левый погон.

На черные береты Инга утром прикрепила оригинальные серебряные кокарды в виде геральдического французского щита, наложенного на перекрещенные якоря с тросами. На верхней перекладине щита лежал горящий факел. Огонь факела был сделан золотым. На моем щитке косыми полосами шел российский триколор, на ее — литовский.

— Я для всех такие сделала, — призналась Ингеборге в очередной растрате, когда прицепляла на мой берет кокарду, — очень символично получилось.

— А щитки у всех разные? — Мне был интересен выверт ее мысли.

— Нет, только у меня, Синевич и Лупу. У остальных — российские цвета.

Вот так вот. Фиксация развала СССР на символическом уровне в пределах одного гарема.

— А факел сверху что означает?

— Название нашего отряда, глупый, — широко улыбнулась девушка.

— Весьма символично, — согласился я, усмехаясь. — Когда ты только это успела?

— Вчера заказала, — поведала Ингеборге об этом, как о чем-то обыденном, — местный ювелир их всю ночь клепал. Он так был доволен этим заказом — ты не поверишь. Мне показалось, что он тут больше ломбард держит, чем мастерскую. А мастер он хороший.

Новая Земля. Территория Ордена, База по приему переселенцев и грузов «Северная Америка».

22 год, 26 число 5 месяца, пятница, 9:00.

К девяти часам, устроившись в колонну конвоя до Порто-Франко и распаковав на КПП свое оружие, мы наконец-то тронулись, сопровождаемые двумя патрульными «хамви» с крупнокалиберными пулеметами. Всего в колонне было не больше двух десятков машин.

В этот раз Ингеборге держала под рукой, постоянно поглаживая, свой «ругер». На сиденье, в пределах досягаемости другой руки, рядом с тючком униформы, лежал подсумок с пятью магазинами, туго набитыми патронами. Мы с Фредом было вооружены по-старому. Я даже наган на лламовский кольт не стал менять.

В третий раз эта дорога мне показалась скучной. Большая колонна отгоняла от себя любого зверя, заранее предупреждая поднятым над дорогой огромным облаком пыли. А окружающий ландшафт разнообразием так и не отличался: все одно и то же вокруг. Фреда отвлекать от дороги и особенно — от дистанции как-то не хотелось: не дай бог врежемся еще во впередиидущий грузовик. Поэтому поискал в зеркальце заднего вида глаза Ингеборге и спросил то, что меня давно подмывало спросить:

— Инга, ты как вообще перенесла наше попаданство сюда?

— Нормально, — ответила девушка, — где-то даже забавно. Но я — не показатель. В последние годы я только и делаю, что переезжаю из страны в страну. Так что я привыкшая. А то, что вернуться назад не можем, то это еще как следует не осозналось. Бродит пока периферией. А ты это к чему завел?

— Сам не знаю. Но чую, он нужен, этот разговор, — отвечаю ей, — и не только с тобой. Как сама думаешь, нам долго осталось ждать очередного выкидона с закидоном? И от кого? Меня это подспудно беспокоит.

— Если ты хотел узнать, попрется ли кто-то еще самовольно на панель, то с уверенностью могу сказать, что здесь, в Порто-Франко, этого не будет. Урок с хохлушками всеми усвоен. За будущее, в спокойной обстановке, не поручусь ни за что. А сейчас все сидят тихо. А что ты хочешь знать конкретно?

Немного подумав, все же спросил:

— Хотел у тебя узнать, как настроение у девочек? О чем говорят между собой?

— Я тебе что — комиссар? — возмутилась литовка.

— Раз старшая жена — то и баталер, и комиссар в одном лице, — спокойными словами нагружал я на нее обязанности.

— Нет уж, нет уж, — возражает, — на комиссара я не согласна. Комиссаром пусть Шицгал будет, у нее генетическая предрасположенность к этому.

— Ты так считаешь только потому, что она — еврейка?

— Нет. Потому, что она как-то проболталась, что ее прадед работал в Киевской ЧК в Гражданскую войну.

— Тогда она генетический особист, а не комиссар, — расставил я термины по полочкам.

— Это еще что за зверь?

— Особист-то? — поймал ее глаза в зеркале, на предмет посмотреть — не разыгрывает ли она меня. — Нормальный зверь. В народе чекистом зовется.

— Я литовка, а не латышка. У меня в роду чекистов не было, как и латышских стрелков. Я вообще рабочая девушка из семьи рыбаков.

Последнюю фразу она чуть не выкрикнула.

— А ты это к чему? — удивился странным дрейфом темы.

— К тому, что кровавой гебней я работать у тебя не буду, — и отвернулась к окну, так что в зеркало видел только ее щеку.

— Ну мне же легче, — выдохнул я, — тогда все воспитание личного состава жен ложится только на тебя. А я должен быть спокоен за их настроение и психологическое состояние.

— Об этом можешь пока не беспокоиться, милый, — ответила спокойно, без истерики, — насколько я поняла Доннермана, он их так загоняет, что им будет хотеться, как ты говоришь, только на горшок и в люлю.

— Еще вопрос. На твой опытный взгляд, кто их них — путана по жизни?

— Что ты вкладываешь в это определение?

— Кто не откажется от этой профессии, даже если мы благополучно прибудем в Одессу.

— Сложно сказать. — Ингеборге задумалась, потом предположила: — Все будет зависеть от самой Одессы. От клиентов. От антуража. От заработков, в конце концов. Если можно будет столько же заработать без риска, если не будет красивой жизни… Да мало ли условий.

— Поставлю вопрос по-другому, — продолжил я добывать из нее информацию, — кто из них завяжет с проституцией?

— Ну, Жора, ты и вопросы задаешь. Кто ж тебе на такое ответит. Да еще за других.

— Понимаешь, — поделился я с ней сомнениями, — не все у меня укладывается в кассу. К примеру, кроме украинок, из вас никто не курит, хотя проститутки смолят поголовно.

— Просто, Жора, ты отстал от жизни. Курить — немодно теперь. И богатый клиент нынче привередливый пошел. Каждая вредная привычка идет в минус тарифу и сужает клиентскую базу. А тут еще на этой Новой Земле цены на табак просто запретительные по сравнению со староземельными. Даже те, кто баловался сигареткой время от времени, тут бросили. По деньгам. Да и проститутка проститутке рознь. Среди них классовое общество, если можно так выразиться. Штирлиц с Бандерой приподнялись с плинтуса лишь благодаря красоте, но они долго бы на этом уровне не удержались. Слишком вульгарные. Даже чеченка наша, уж на что дикая, и та обтесалась — давно знает, что можно, а что нельзя. Когда можно борзеть, а когда и сократиться не грех.