Читать книгу "Чудовища были добры ко мне - Генри Лайон Олди"

Отрешение, вспомнила она. Да, меня учили.

Ее словно швырнули в котел, где кипел янтарь. В бурлении темно-желтых струй соткалась знакомая картина.

…Рыжий росчерк на снегу. Петляй, глупая тварь! Обледенелый склон бросается навстречу. Копыто с хрустом проламывает наст, ныряет в скрытую под ним рытвину. Конь не ржет – вскрикивает. Страшно, по-человечески. Небо и земля сливаются в безумную круговерть…

Мир замер. Застыл.

И вновь: обледенелый склон бросился навстречу, копыто с хрустом проломило наст… Опять. Раз за разом. «Петляй, глупая тварь!» – кричал кто-то судьбе. Вот он, твой размен, глупая сивилла. Ужас и боль, круг за кругом. Кошмар без конца. Ты готова подарить его маленькому принцу? Убийце, сыну убийцы, внуку и правнуку целой династии великолепных, беспощадных убийц; будущему своему королю?

– Нет!!!

Видение увязло в янтаре. Конь окаменел на вершине холма, готов сорваться в карьер. Принц, раскрасневшись от мороза и азарта, припал к шее жеребца. Невредимый, еще не знающий о том, что ждет его впереди.

– Вернись! Вернись во дворец!

Ах, если бы она могла повернуть время вспять! Но такое под силу лишь богам, или Ушедшим, если верить легендам… Янтарь дрогнул от ее крика. Подернулся сеткой трещин, осыпаясь в черную бездну. Осколки вспыхивали золотыми искрами, и Эльза, обмирая, падала вместе с ними, сквозь темные пласты мироздания, сошедшего с ума – пока не рухнула обратно в спальню принца. Правда, сейчас балдахин над кроватью был на месте, и под тканевым пологом мирно спал принц Альберт.

Безмятежность. Ни боли, ни страдания. Ровное, легкое дыхание спящего ребенка. Впору поверить, что мальчик просто спит, а не стонет в забытьи, опоен маковым отваром. Не в силах оторвать взгляда, Эльза смотрела на мальчика. Сквозь умиротворенные черты проступило иное лицо – серое, покрытое испариной. Лица принцев-близнецов сливались, становясь одним целым. Альберт спал, и лишь его глазные яблоки беспокойно двигались под тонкими веками. Мальчику снился тревожный сон. Мне не место в опочивальне, спохватилась Эльза. Сейчас я погашу свечи и тихонько выйду вон.

– Что ж, – согласился кто-то. – Да будет тьма.

И пришла тьма.

3.

– Вещь! – провозгласил Циклоп. – Я вещь!

Заливая вином льняную скатерть, он вновь наполнил кубки. Плеснул в сторону порога, словно принося жертву загадочным богам; воздел свой кубок к потолку:

– Пью во здравие вещей! Вещное здравие!

Симон с неодобрением смотрел, как Циклоп, давясь, глотает вино. Пальцы старца, сухие и мосластые, разбирали на волокна куриную грудку. Зрелище было не из приятных. Но сын Черной Вдовы плевать хотел на весь мир сверху донизу. Кубок за кубком, и вот он уже роется в жирной начинке каплуна, вытирая испачканные руки о край скатерти. Горстями сует в рот печенку, перекрученную со смоквами. Кривит замаслившиеся губы:

– Вещь! Симон, ты унаследуешь меня?

– Надо было сразу уйти, – сказал Симон. – Зря мы остались.

Дыша перегаром, Циклоп наклонился к старцу:

– Амброз хотел, чтобы мы ушли. Приглашая нас к столу, он не сомневался, что мы уйдем. Так зачем же нам идти у него на поводу? Ответь мне, мудрец! Если уж мы явились сюда…

Из коридора в трапезную заглядывал толстячок-управляющий. Щека толстячка дергалась, лицо побелело от страха. Управляющий знал, на что способны пьяные маги. В волнении он успел оторвать на ливрее верхнюю пуговицу, и сейчас терзал вторую.

– Сгинь! – Циклоп запустил в него кубком.

– В-ва-а… – пробормотал управляющий.

– Сгинь, говорю! Я тебе не по карману!

– В-в-а-а… – унеслось по коридору.

Расхохотавшись, Циклоп заорал вслед:

– Вина! Еще вина! Я выпью море!

– Это я виноват, – сказал Симон. – Я забыл про наследование. Память дырявая, как рыбацкая сеть… Старость – не худшее время. Дряхлость – вот истинный ад…

Кивая невпопад, Циклоп угостился маринованной сливой. Скорчил рожу: «Кисло!»; заел орехами в меду. Содрал повязку со лба, утер рот – и зашвырнул повязку к окну. Око Митры сверкнуло кровавой слезой. Сейчас камень в оплетке из вен был рубином, как и в подземельях Шаннурана.

– Я родился человеком, – сипло выдохнул Циклоп. – Стал чудовищем. Красотка с годами убедила меня, что я все-таки человек. И что же? Она умерла, оставив мне в наследство вину, которую не искупить сотней покаяний. А я никто, и звать никак. Ноги-руки в приложении к вот этому…

Он царапнул ногтем «третий глаз».

– Если я не достанусь тебе, Симон, меня заберет Амброз. Если Амброз побрезгует, меня возьмет Газаль-руз. Или кто-то другой, из ваших… Купит на публичных торгах! Расколет мне голову, выковыряет полезную штуку. Смоет кровь и мозги, оправит в золото или серебро. Золото помалкивает, в отличие от меня. Серебро не в силах сбежать. Я могу лишь надеяться, что этот добрый кудесник сожжет мои останки, а не выбросит на помойку, крысам…

– Тебя возьму я, – нахмурился Симон. – Пойдем отсюда.

– Ты стар. Ты дряхл. Ты болен, – Циклоп снова взялся за кувшин с вином. Хмель плохо брал сына Черной Вдовы. Он выпил достаточно, чтобы проснулась пьяная жестокость. А хотелось забвения. – Ты скоро умрешь. Кто унаследует меня тогда? Амброз терпелив, он подождет. Вещь! Вещь будет засыпать и просыпаться с мыслью о грядущем наследнике. Отсрочка казни – худшая из пыток. У тебя есть ученики, Пламенный? Я имею в виду, живые ученики?

– Нет. Вот уже двадцать лет, как нет.

– Почему?

– Мой последний ученик заявил, что хочет быть скороходом, – жестом старец показал: «Налей и мне». Тень сошла на лицо Симона. Черты заострились, как у покойника. – Когда я напомнил ему, что еще недавно он мечтал стать магом… «Нет! Ни за что!» – закричал он. Со стороны могло показаться, что я предлагаю ему стать палачом или мойщиком трупов. У вас были похожие имена: тебя звали Крашем, его – Карши. Хочешь знать, как это было?

– В другой раз, – отмахнулся Циклоп. – Выходит, учеников у тебя нет. Жены, как я понимаю, тоже. Твой учитель наверняка скончался давным-давно. Дети, Симон? Внуки?

– Обученные магии? Нет.

– Близкие друзья? Те, кому ты бы мог завещать меня без опаски? Стой, не отвечай! Я скажу сам. При твоем образе жизни… Конечно же, нет. Значит, публичные торги. Год, два, в лучшем случае, десять – и публичные торги. Я пойду с молотка! Какое счастье! Одна надежда, что я сдохну раньше…

Оставив Циклопа сражаться с вином, Симон поднялся из-за стола. Встал у окна, раздернул шторы, любуясь морем. Свинцовый переплет был застеклен превосходными витражами. Проникая сквозь изображение летней дубравы, солнце расчерчивало трапезную желтыми, зелеными и коричневыми полосами. В камине трещали дрова. Тепло, распространяясь во все стороны, усиливало ощущение лета. Но Симон ежился, словно его знобило. Взгляд мага летел вдаль, туда, где высились обледенелые утесы. Старец напоминал часового, забытого на крепостной стене. Замок опустел, те, кто остался жив, покинули здешние места, и лишь верный страж, наказанный долголетием, все ждет – когда же ему выпадет судьба протрубить в рог, встречая смену, и упасть замертво.