Читать книгу "Эшелон на Самарканд - Гузель Яхина"

На поясе – шашка в ножнах. За поясом – коротенькое огневое ружьецо, лет которому было явно больше, чем хозяину (такие стволы презрительно именовали пистолями, а встречались они главным образом в Туркестане, куда свозили ненужную оружейную рухлядь страны Антанты).

– Атаман Яблочник желает вам здравствовать! – прокричал, оказавшись у эшелона. – И просит об одолжении.

– А я желаю атаману Яблочнику скорее сдохнуть, – ответил Деев, не повышая голоса и не заботясь о том, слышны ли его слова собеседнику. – И ничего ему одалживать не собираюсь.

Он стоял на вагонной площадке (вышли туда с Бугом, из окна завидев утреннего гостя), но спускаться на землю и тем более вести длинные беседы не собирался: лазарет был полон ослабшими и дрожащими от озноба детьми, которых нужно было поить, а за неимением воды хотя бы успокаивать.

– Просьба-то невеликая, – продолжал гость, подводя верблюда вплотную к больничному вагону. – Исполнить ее не составит труда. – Упряжь у животного была мудреная, на восточный лад, в загогулинах из металла и бляшках цветного стекла. – Атаман хочет помолиться вместе с соратниками в походной церкви.

– А я хочу, чтоб ты убрался вон! – Деев смотрел на губастую верблюжью морду, словно к ней и обращался. – Это не церковь, а лазарет. А правильнее – холерный барак.

– Атаман знает, – кивнул гонец. – И потому прислал бочку белильной извести для дезинфекции всех вагонов и паровоза.

Деев и моргнуть не успел – фельдшер ухнул с площадки на землю, едва не промахиваясь мимо ступеней, и грузно затрусил к арбе, на которой и вправду лежал какой-то бочонок. Сковырнул с емкости крышку – и поднял на Деева странное лицо, перекошенное от резкого запаха и острой радости.

– И еще пришлет, – ухмыльнулся казак. – Чего закажете и сколько закажете.

– Мы согласны, – быстро ответил Буг за начальника. – Заказываем еще соли и мыла. Много мыла, очень много, сколько есть! – Впервые Деев наблюдал деда таким торопливым. – И воды, тоже много! Сколько сможете привезти.

Казак мотнул головой: принято.

Верилось в обещание с трудом (уж кому как не Дееву знать, что с мылом нынче беда!). Но и бочонок извести был немалым чудом – а вот же, свалился едва не с неба, получите! Нетерпеливый Буг уже и тащил его в лазарет, обхватив руками и прижав к груди, как дорогого человека.

– Что же вам, в Оренбуржье храмов не хватает? – огрызнулся Деев, уже в пустой след. – Мало построили при царе?

– Еще бы уксуса бочку, – спохватился Буг на ходу. – Две бочки.

Суровый обычно взгляд фельдшера стал почти мученическим: очевидно, дед перебирал в уме все, что хотел бы испросить у внезапно улыбнувшейся фортуны, и выбор этот причинял боль.

– Построили-то вдосталь, да поразрушили в последние годы. – Казак продолжал скалиться, откровенно развлекаясь смятением фельдшера. – А в такой вот путевой церкви на колесах атаман в пятнадцатом году молился, когда на германский фронт ехал. Потому для него это не просто походный храм, а память.

– А холеру на память из храма прихватить не боится твой атаман?

– Верует, – посерьезнел вмиг казак. – Потому не боится. Мы все – веруем и не боимся.

И посмотрел на Деева, словно ружьем в него целясь.

– Еще бы дров или угля, – не успокаивался фельдшер. – Воды будем кипятить много, а без топлива…

– Прекратить торг! – Деев рявкнул так, что бесстрастный до того верблюд задергал башкой, зазвякал висюльками на сбруе. – В лазарете много больных. Неймется твоему атаману – пусть присоседится и пошепчет молитовку рядом, но тихо и не мешая. Гнать не будем.

И снова осклабился казак: мол, другого ответа и не ждал. Загорелая физиономия его легко переходила от суровости к усмешке и обратно. Эх, за эту вот ухмылку свысока сдернуть бы тебя за ногу с верблюжьего горба – да лицом в землю, в холерную грязь!

– Всё, что наобещали, привезете вперед, – заключил Деев.

Выкуси, рожа.

– Уже привезли, – казачья улыбка стала еще шире. – Соли два мешка. Остальное – после.

Фельдшер только было водрузил бочонок с известью на вагонную площадку, к деевским ногам, но, заслышав про соль, вновь развернулся к гостю. Тот лыбился одобрительно и едва не смеялся в голос: ну же, дед!

Буг кинулся обратно к арбе. Там и в самом деле лежали два небольших туго набитых мешка. Развязал, ткнул щепотью в оба, кинул на язык: соль!

Казак вздернул брови и сморщил нос, но сдержался, не захохотал.

– А если б я не дал согласие? – с ненавистью спросил Деев.

– Так ты ж дал!

– Что же, силой бы лазарет отобрали, а детей вышвырнули?

Ухмылка гостя тотчас обернулась оскалом. Не спешиваясь и не глядя более на собеседников, казак молча высвободил из упряжи концы оглоблей и сбросил на землю, затем развернул верблюда и направил прочь. Верблюжий ход был мягок, и скоро перебора копыт и звяканья сбруи не стало слышно, одна только желтая пыль повисла стеной. Арба осталась рядом с дедом.

– Я ж с ними воевал, с казаками этими, – сказал Деев. – А теперь вот продался. За мыло.

Кроме мешков с солью, лежал на арбе еще и тюк из старого военного одеяла. Буг сунул руку внутрь и вытащил горсть чего-то мелкого, яркого – конфеты в обертках. В объемистом тюке – фунтов пятьдесят, не меньше.

– Карамель, – не поверил глазам фельдшер. – Леденцовая.

– Терпеть не могу сладкое, – сплюнул Деев. – С души воротит.

* * *

“Яблочных” оказалось немного, всего-то пара дюжин. Сперва Деев решил, что это лишь часть отряда, но позже понял: все тут собрались, соколики. Бородатые до самых глаз и сумрачные – определить их возраст казалось затруднительным. Но были среди густых бород и обильно седые, и по-юному пышные. На головах – папахи полысевшие, ушанки из войлока, киргизские тюрбаны. На плечах – шинели, бешметы и драные халаты. Тот еще сброд.

Все – конные. Сидели в седлах вольготно: не торчали из стремян, как новички-кавалеристы, а словно вырастали из лошадиных крупов и обтекали их – ногами, руками, всеми своими гибкими телами, – отзываясь на каждый конский шаг и одновременно направляя его. Эти наездничать научились раньше, чем ходить: казаки, все до единого. Вернее, белоказаки. А еще вернее – бандиты.

Стоя на вагонной площадке, Деев наблюдал прибытие банды. По привычке считал и оружие противника – винтовки за спинами, кинжалы и сабли, наганы в кобуре, – но было оружия такое количество, что учет не имел смысла. А уж в крытой шкурами кибитке, которую притащил знакомый верблюд, и вовсе могло скрываться что угодно: хоть гаубица, а хоть бы и целый бомбомет.

Лучше бы Дееву не встречать гостей и в лазарете на время молитвы не быть, уж слишком стал в последнее время гневлив. Но иначе-то – как? “Если начну орать и оружием размахивать – схватишь меня в охапку и оттащишь в степь, – приказал заранее фельдшеру. – Револьвер отберешь. Буду сопротивляться – бей крепче, разрешаю”. Тот пообещал.