Читать книгу "Соблазн для Щелкунчика - Наталья Борохова"

– Да стал бы я из-за нее расстраиваться! – закипятился сосед. – Машину ведь разбить может. Поехала, зараза, даже фары забыла включить! Ты что смеешься?

Полич беззвучно трясся. Он сел на ступеньку, плечи его ходили ходуном. Недавно пережитый страх возвращался нервным, почти истерическим смехом. Надо же! Это его соседка Тамара, в очередной раз устроив своему мужу сцену, угнала семейный «Ниссан Максиму». А он-то думал!

– Ничего тут нет смешного! – насупился сосед.

Полич почувствовал облегчение. Нет никаких преследователей! Ему все почудилось. Ложная тревога!

– Да что ты! – оправдался он перед соседом. – Какой уж тут смех! Поднимемся ко мне. Может, чего выпьем перед сном.

Сосед с радостью согласился.

Когда в окне на десятом этаже зажегся свет, неприметные «Жигули» под старым раскидистым тополем сдвинулись с места. Мужчина на переднем пассажирском сиденье взял телефонную трубку:

– Наш знакомый вернулся домой, – сообщил он негромко. – Все, понял… На сегодня отбой!

Накануне оглашения приговора по делу Петренко и Перевалова Елизавета почти не спала. Беспокойные мысли копошились в голове, мешали расслабиться. Только на рассвете, когда измученный ночным бдением рассудок потребовал покоя, она забылась коротким тяжелым сном. Ей снился зал судебного заседания, участники процесса, среди которых белым пятном выделялась высокая нескладная фигура ее подзащитного. Лицо Петренко казалось напряженным. Он беззвучно шевелил губами, словно произносил молитву. Выцветшие блекло-голубые глаза наполнились ужасом, когда прозвучала короткая фраза, хлесткая и меткая, как выстрел: «Приговаривается к расстрелу!» Все взгляды обратились к Елизавете. «Вы не можете так поступить! – закричала она. – Он же невиновен!» Ей ответил издевательский смех Савицкой: «На что вы надеялись, милочка?»

Она проснулась. На часах было около восьми. Она поплелась в ванную. Времени было более чем достаточно, чтобы привести себя в порядок, но на Лизу накатила странная апатия. Ей до ужаса хотелось, чтобы пытка, через которую ей сегодня предстояло пройти, оказалась уже позади, чтобы она так же чистила зубы и принимала душ, но уже готовясь ко сну. Она вяло выбрала себе одежду. Вспомнив, что наверняка приговор будет транслироваться по телевидению, она замерла перед зеркалом. «В конце концов, какая разница, как я выгляжу! Предстоит недолгий судебный спектакль, в котором мы с Петренко выступим в главных ролях. Я – в качестве малоопытной адвокатессы, неудачно выполнившей свой долг. Он – как злодей, получивший по заслугам».

Лиза почувствовала прилив злости. Хотите спектакль? Вы его получите. Злорадно улыбнувшись, она открыла шкаф и, полюбовавшись пару минут на пестрый ворох шейных платков, газовых шарфиков, галстуков, выбрала самый неподходящий к случаю – детский платок с озорными далматинцами на ярко-зеленом поле. «Жаль, что я не могу повязать его себе на голову в качестве праздничного банта. То-то была бы потеха!»

Когда она подъехала к зданию суда, толпа журналистов с камерами уже просачивалась через гостеприимно открытые двери. У Лизы схватило живот, что было ее обычной реакцией на стресс. Поборов искушение, она не стала снимать с шеи платок. Вызывающе задрав голову, прошла мимо Савицкой, окруженной тугим кольцом представителей прессы и телевизионщиков. Являя собой образчик достижений ювелирно-портняжьего мастерства, окутанная стойким ароматом модных духов, Вера Мироновна снисходительно взирала на голодную до сенсаций журналистскую братию. Она отвечала на вопросы, позировала перед камерой, выбирая удачный ракурс.

Предоставленный самому себе, Дьяков сиротливо сидел на скамеечке, подобрав ноги так, чтобы его старомодные штиблеты не бросались в глаза вездесущей Виолетте Скороходовой, которая явно солировала среди своих шумных коллег. Увидев Дубровскую, Дьяков приободрился.

– Ты как всегда сногсшибательна, cherie! Только для чего ты нацепила это? – он ткнул пальцем в платок и, перейдя на шепот, доложил: – Эта грымза, журналистка, уже здесь. Не боишься, что она тебя опять в своей паршивой газетенке пропечатает?

– Ничуть, – решительно заявила Елизавета.

– М-да… Ну, как знаешь.

Толпа хлынула в зал. Дубровская заняла свое место. Тщетно пытаясь скрыть свое волнение, она с преувеличенным усердием раскладывала на столе бумаги. Казалось, все ее действия приобрели какой-то особый смысл. Не спеша проверила, пишет ли ручка; открыла на чистой странице блокнот; убрала подальше сумку. Пригладив волосы, Лиза уселась за стол, ровно, по-ученически, сложив перед собой руки. К Петренко она так и не подошла. Рядом пыхтел Дьяков.

– Встать! Суд идет! – оповестила секретарь.

– Именем Российской Федерации…

Услышав первые слова судьи, Лиза потеряла самообладание. Прислушиваясь к монотонному голосу Фрик, она пыталась по ее внешнему виду и интонации определить суть принятого в совещательной комнате решения. Поначалу она впала в уныние. Сведенные брови судьи, ее решительный тон не оставляли сомнений в том, что концовка приговора не будет значительно отличаться от той, которую предвещал ей дурацкий сон. Конечно, по закону судья не может дать больше того, что запросил прокурор. Но двадцать три года лишения свободы станут для ее подзащитного катастрофой, а для нее самой – позорным пятном, досадным поражением. Существует, конечно, возможность обжалования приговора в Верховном суде, затем в порядке надзора. Но шансы не высоки, и она прекрасно это понимает.

По мере того, как стопка белых листов в руках судьи становилась тоньше, Лиза стала приходить в себя. Дьяков, что-то написав в тетрадке, пододвинул к ней. «Кажется, мы выиграли!» – прочитала Дубровская. Она уставилась на судью, пытаясь найти подтверждение в словах Фрик. Что значит «выиграли»? Должно быть, часть обвинений с Петренко и Перевалова будет снята, а наказание уменьшено. Сколько им дадут? Лет пятнадцать, а может, десять? Сама она с трудом разбирала суть оглашаемого решения. Мелькнуло слово «оправдать»… Радоваться еще рановато. Слово, конечно, красивое и звучит как – оправдание! Но его подлинный смысл становится сладким только тогда, когда оправдывают полностью.

– …освободить Петренко и Перевалова из-под стражи в зале суда.

Дальнейшее происходило без участия Дубровской. Она наблюдала происходящее как на экране телевизора.

Фрагмент первый… Конвой снимает наручники. Скамья подсудимых пуста. Женский визг, и хрупкая фигурка уже покоится в объятьях Перевалова, тонкие руки обхватывают его шею. Слезы и счастье…

Фрагмент второй… Раздосадованная Савицкая собирает бумаги в портфель и сквозь зубы шипит что-то своей подруге Каменецкой.

– Рано радуетесь! – обращается она к Елизавете. – Мы напишем жалобу. Вот увидите, мы вас еще в бараний рог свернем! У меня такие связи…

«Она забыла меня назвать „милочкой!“» – про себя удивляется Дубровская, словно это имеет теперь какое-то значение.

Фрагмент третий… Улыбающийся Дьяков в окружении счастливых родственников и журналистов.