Читать книгу "И дети их после них - Николя Матье"

– Послушай-ка…

И все ему объяснил. У этой работы нет конца. За этим ведром обязательно будет другое. За этой квартирой – следующая. Новые стены для сноса, новые места для разгрома.

– Каждое утро в шесть часов у тебя будет звонить будильник. Не парься. Не стоит.

В тот момент Хасину захотелось влепить ему кулаком по морде. Но у него уже все болело, а Жак весил не меньше ста кило. И злость его осела вместе с пылью. Они возвращались на грузовике, Хасин чувствовал себя полным дерьмом – устал как собака, к тому же его не поняли. За окном мелькали одни и те же серые пейзажи. И небо не обещало ничего нового. Жак прав. К чему надрываться? Хасин посмотрел на него в зеркало заднего вида. Джинсы «Рика Льюис», соцстраховские башмаки, которым давно пора на помойку, худые ручищи. Он вкалывал, повязав поясницу фланелевым поясом. И больше помалкивал.

В следующий понедельник Хасину зверски тяжело было встать утром, и он опоздал к началу работы. Остальные начали его подкалывать. Тоже еще лодырь нашелся. Жак сказал, чтобы они оставили его в покое. И опять отвел его в сторонку.

– Порядок есть порядок.

Постепенно, присматриваясь к работе старшего товарища, Хасин вошел в ритм. Он заметил, что Жак соблюдает определенные ритуалы, давая себе таким образом передышки, разбивая рабочий день на части. В восемь утра – сигарета, в десять – вторая, уже с кофе, в одиннадцать он делал громче радио – начиналась его любимая передача. Он старался сделать за утро как можно больше, чтобы можно было пофилонить после обеда. Точно так же он выдавал максимум в начале недели. Таким образом, в запасе у него было немало хитростей, помогавших преодолеть эту временну́ю пустыню, бескрайнюю, однообразную, в которую вы попадали, едва спрыгнув с кровати, и по которой вынуждены были тащиться – чего уж там – до самой пенсии. Хасин понял это. Его время ему не принадлежит. Но часы всегда можно обмануть. Однако было еще что-то, с чем он ничего не мог поделать: отныне его телом распоряжается чья-то чужая воля, диктует ему свои правила. Теперь он – орудие, вещь. Работяга.

В одиночку он точно не выдержал бы. Если подумать, то в его жизни не было ничего, что научило бы его держаться, терпеть. А впрочем, нужно ли, правильно ли это – держаться? Стать безотказным, надежным трудягой – вроде отца? Но у него была Корали.

Ему повезло, если честно. В теории их истории просто не могло быть. У нее – высшее техническое образование, отличная работа в префектуре, и вообще, она хорошенькая, просто супер. В первый раз, когда они случайно встретились у Дерша, он был пьяный в хлам. Через два месяца он уже обедал у ее родителей. Отец – заведующий техчастью в лицее, симпатяга, горлопан, профсоюзный деятель, лысый, в толстой вязаной кофте на молнии. Мать работала на прядильной фабрике Солена, последней в стране. Она приготовила рыбу, проявив деликатность и понимание. Старик был проще. Он, не задавая вопросов, поставил на стол бордо, и Хасин выпил его, не заставляя себя упрашивать.

С этого момента жизнь Хасина стала сбалансированной. Неприятности компенсировались покупкой бытовой техники, долгота дня – перспективой отпуска, присутствие Корали скрадывало однообразие рабочей недели, остальное довершали приятели, шмаль, кабельное телевидение и «Лара Крофт». Все в целом складывалось в итоге во вполне приемлемую жизнь.

Во всяком случае, после того случая, когда он потерял зубы, Хасин сидел на попе ровно и не высовывался. Его нашли тогда в сортире «Завода» в луже крови. Отец встал на колени и поднял его на руки. И каждый день навещал в больнице. Потом, после суда, он уехал на родину, уже окончательно. Теперь, разговаривая с ним по телефону, Хасин слышал чужой голос – голос человека в стадии исчезновения, который распадается, лишь слегка касаясь того, что принадлежит этому миру. Уже несколько месяцев Хасин обещал себе, что вот-вот поедет повидаться с ним. Но ему было страшно, она боялся увидеть перед собой призрак. Корали и тут помогала ему. Она брала его за руку, говорила: поцелуй меня, котик, крепко-крепко, и другие простые вещи, от которых одиночество дает трещину.

Но завтра снова начиналась работа, и на сердце у Хасина было тяжело, как у школьника. В кухонное окно он видел долину, кучи всех этих придурков, счастливых, семейных. Еще и воскресенье у них. Квартал, где они жили с Корали, состоял наполовину из кооперативных квартир, наполовину из социального жилья и был очень неплох: бетонные площадки перед входом в дом, газовое отопление, стеклопакеты, построен недавно, дома многоэтажные, места общего пользования еще пахли новостройкой. Нашла его, ясное дело, Корали. Вид из окон был обалденный: весь город как на ладони, и дальше, на восток, до самого Гереманжа. Странно, но эта панорама действовала ему на нервы. Люди сверху – как муравьи, посмотришь вот так, и сами собой напрашиваются какие-то глобальные вопросы.

Корали допила кофе, потянулась и беззастенчиво зевнула, закинув голову и вытянув ноги в войлочных тапках, болтавшихся на пальцах. Эта картина придала Хасину уверенности.

– Серьезно. Чем займемся?

– Не знаю. Можно просто посидеть дома.

Она снова с улыбкой протянула к нему руку. Он нагнулся, схватил ее за пальцы, и они поцеловались через стол – громко чмокнулись. Потом Корали внимательно на него посмотрела:

– Что с тобой опять?

– То есть?

– У тебя такой вид…

Она насупилась, передразнивая его. Он пожал плечами.

– Ну ладно, ты же не станешь портить нам день только из-за того, что завтра тебе опять на работу.

– Это не потому.

– Я тебя знаю.

Он напрягся. Сколько лет прошло, а у него все еще сохранилась эта странная манера, эта поза, придававшая ему вид оскорбленной курицы. Корали не могла удержаться от смеха.

– Ну что?

– Да ничего. Ладно, давай, это наш последний день. Охохо!

Она встала и начала действовать. Прошла в гостиную, и, неизвестно почему, там сразу стало как будто чище, светлее. Хасин уже сто раз наблюдал эти мгновенные метаморфозы. Вроде бы ничего особенного. Переставит какую-то вещицу, поправит складку на шторе – подумаешь! – но стоило ей где-то появиться, это место менялось до неузнаваемости. В марте она уезжала на три дня на стажировку, и их квартира на глазах пришла в упадок, превратившись чуть ли не в погреб. В последний вечер перед ее возвращением Хасин даже пошел есть в «Макдоналдс», только чтобы не сидеть дома.

Полетав пчелкой по квартире, пособирав по углам разбросанные вещи, наполнив комнату солнцем, она определила ход дальнейших действий. Пока она одевалась, Хасин приготовил сэндвичи, взял плед, положил лед в сумку-холодильник. Через час они уже были на берегу озера. Они нашли себе местечко в тени, расстелили плед и уселись так, что ее голова лежала у него на коленях.

– Кока-колу не забыл?

– Не-а.

– А чипсы?

– Не-а.

– Ты меня любишь?

Хасин поцеловал лежавшую у него в ладони руку. Хорошо валяться на травке, под старым деревом, смотреть на металлический блеск воды, на серферов, на детей, сидевших на корточках на илистом песке. Они поели прямо руками, потом искупались. Обычно Корали любила поболтать, а Хасин любил ее слушать. Она часто строила какие-то планы, и он в конце концов соглашался с ней, говорил, что идея и правда неплохая. Но на этот раз они молчали. Они чувствовали себя как будто после хорошей попойки. Им приятно было слегка соприкасаться кожей. Хасин хотел ее. Он стал гладить ее плечо, прорисовывая указательным пальцем очертания ключицы. Кожа была клейкая на ощупь, нежная. Вдали проплыл большой плот, построенный из всякого хлама – старых досок, бидонов, игравших роль поплавков, – с мачтой посередине. Мальчишки в спасательных жилетах гребли обломками досок. Их крики были слышны за сто метров. На мачте реял сине-бело-красный флаг.