Читать книгу "Ход королевы - Уолтер Тевис"

Ее посадили в хвосте самолета, у иллюминатора. Кресла здесь были обиты толстой коричневой синтетикой, на подлокотниках белели салфетки. Рядом сидел мистер Бут. Она смотрела в иллюминатор на серое парижское небо и на залитую дождевой водой взлетную полосу. Самолеты тускло поблескивали боками в сыром вечернем воздухе. Бет казалось, что она уже в Москве. Через несколько минут стюард начал разносить стаканчики с водой. Мистер Бут отпил из своего почти половину и полез в карман пиджака. Порывшись там, он извлек маленькую серебряную фляжку и зубами выдернул пробку. Затем налил виски в стаканчик с водой, заткнул пробку на место и спрятал фляжку обратно в карман. Сначала он небрежно качнул стаканчиком в сторону Бет – мол, не желаете? – но она помотала головой. Отказаться в тот момент ей было нелегко, потому что выпивка пришлась бы очень кстати – ей не нравились ни этот странный самолет, ни человек, сидевший рядом.

Мистер Бут вызывал у Бет неприязнь с тех самых пор, как встретил ее в аэропорту Кеннеди и представился помощником заместителя министра из Бюро по делам культуры. Он сразу пообещал показать ей в Москве «все закоулки». Бет на закоулки смотреть не желала, особенно под руководством басовитого пожилого чиновника в темном костюме и с густыми изогнутыми бровями. Ко всему прочему он то и дело разражался гулким театральным хохотом. Когда чиновник сообщил, что играл в шахматы во время учебы в Йеле в сороковые годы, она ничего не сказала; мистер Бут говорил об этом так, будто шахматы были каким-то объединявшим их постыдным извращением. Бет хотела лететь в Москву с Бенни Уоттсом. Но с Бенни не удалось даже связаться по телефону накануне вечером – в первые два раза она набирала номер, и линия была занята, а потом никто не отвечал. Директор американской Шахматной федерации прислал ей открытку с пожеланием успехов, тем проводы и ограничились.

Бет откинулась на спинку сиденья, закрыла глаза и попыталась расслабиться, отрешившись от голосов вокруг – в салоне звучала русская, немецкая и французская речь. В кармане сумочки у нее лежал пузырек с тридцатью зелеными таблетками. Она не принимала транквилизаторы уже полгода, но подумала, что можно будет проглотить одну в самолете, если потребуется. Уж лучше таблетка, чем алкоголь. А отдохнуть надо было обязательно – долгое ожидание в аэропорту истрепало ей нервы. Она дважды пыталась дозвониться до Джолин, но та, как и Бенни, не ответила.

Бенни Уоттс сейчас был ей просто необходим. И он сидел бы здесь, не поведи она себя как распоследняя дура. Надо было взять деньги у «Всехристианского крестового похода» и прочитать по бумажке их ерунду, на которую ей в общем-то наплевать. Хотя нет. Дать жесткий отказ людям, которые на нее давили, не повестись на их провокацию – это вовсе не дурацкий поступок. Но так или иначе, Бенни с ней сейчас не было, а она отчаянно нуждалась в его присутствии. Бет представила на мгновение, что путешествует с Таунсом и они вместе проводят время в Москве. Получилось не очень. Ей нужен был Бенни, а не Таунс. Она скучала по Бенни, по его проворному и трезвому уму, по строгим суждениям и упрямству, по огромному багажу знаний о шахматах и по тонкому пониманию ее самой. Он мог бы сидеть сейчас на месте Бута, и они говорили бы о шахматах, а в Москве после каждой партии на турнире устраивали бы подробный разбор и разрабатывали стратегию игры со следующим противником. Вместе обедали бы в ресторане отеля, как когда-то Бет обедала с миссис Уитли; посмотрели бы Москву и занимались любовью в номере когда заблагорассудится. Но Бенни был в Нью-Йорке, а она – в унылом салоне лайнера, летевшего в сторону Восточной Европы.

Когда они уже приземлялись, вынырнув из тяжелых облаков, и Бет впервые взглянула с высоты на Россию, эта земля показалась ей похожей на Кентукки. Она все-таки проглотила три зеленые таблетки и в полете проспала беспокойным сном несколько часов, так что теперь ее одолело странное ватное оцепенение и в глазах мутилось, как когда-то после долгого путешествия на междугороднем автобусе компании «Грейхаунд». Тогда она наелась таблетками посреди ночи – пробралась по узкому проходу мимо спавших людей в конец салона и налила воду, чтобы запить пилюлю, из большой бутыли в смешной пластиковый стаканчик.

В аэропорту Москвы мистер Бут оказался на удивление полезным: он знал местные правила, хорошо говорил по-русски и сразу отвел Бет к нужной таможенной стойке. Дальше все тоже было неожиданно легко: симпатичный пожилой человек в униформе бегло осмотрел ее ручную кладь, открыл оба чемодана, поднял и положил обратно пару вещей – на этом таможенный осмотр и закончился.

У дверей аэропорта их ждал посольский лимузин. Они поехали по дороге, бежавшей вдоль полей, где в бледном утреннем свете уже работали мужчины и женщины. По полю, тянувшемуся до самого горизонта, ползли три огромных трактора – куда больше тех, что Бет видела в Америке. Автомобилей на дороге было мало. Потом лимузин ехал по улицам, на которых стояли шести- и восьмиэтажные дома с маленькими окнами; несмотря на серое небо, было теплое июньское утро, и люди сидели у подъездов. Дорога начала расширяться, на пути попался маленький парк с буйной зеленью, за ним еще один – побольше, а дальше стояли огромные новые дома, такие солидные и величественные, будто построенные на века. Дорожное движение стало интенсивнее, на обочинах появились велосипедисты, а на тротуарах – толпы прохожих.

Мистер Бут в помятом костюме откинулся затылком на спинку сиденья и дремал. Бет, напряженно застыв в уголке длинного салона, смотрела в окно со своей стороны. В облике Москвы не было ничего враждебного или угрожающего, она была похожа на любой большой город. Но расслабиться Бет не удавалось. На следующее утро должен был начаться турнир. Она чувствовала себя одинокой и напуганной.

* * *

Ее преподаватель на языковых курсах при университете говорил, что русские пьют чай из больших стаканов и процеживают его через кусочек сахара, зажатый в зубах, но в просторной, затемненной шторами гостиной отеля чай подали в изящным фарфоровых чашечках с золотистым меандровым орнаментом. Бет сидела в викторианском кресле с высокой спинкой, плотно сжав колени, с чашкой чая в одной руке и блюдцем с тяжелым маленьким кусочком рулета в другой и пыталась внимательно слушать директора турнира. Он произнес несколько предложений на английском, затем повторил их на французском и снова заговорил по-английски: организаторы рады приветствовать гостей в Советском Союзе, туры будут начинаться ежедневно ровно в десять утра, у каждой доски будет неотлучно находиться арбитр, и к нему можно обращаться в случае любых затруднений; курить и есть во время партий запрещается, но при необходимости игроки имеют право отлучиться в комнату отдыха в сопровождении кого-то из обслуживающего персонала, для этого нужно всего лишь поднять руку, чтобы привлечь внимание дежурного.

Кресла были расставлены в круг; директор турнира находился справа от Бет, напротив нее сидели Дмитрий Лученко, Виктор Лаев и Леонид Шапкин – все в идеально скроенных костюмах, белых рубашках и темных галстуках. Мистер Бут говорил, что советские мужчины выглядят так, будто заказывают одежду по каталогу «Монтгомери Уорд»[80] тридцатых годов, но костюмы шахматистов были из элегантного дорогого серого габардина и других шерстяных тканей. Эти трое – Лученко, Лаев и Шапкин – являли собой пантеон, перед которым благоговел весь американский шахматный истеблишмент. А по ее левую руку сидел Василий Боргов. Бет никак не могла заставить себя взглянуть на него, но находилась так близко, что чувствовала запах его одеколона. Между Борговым и остальными русскими шахматистами расположился еще один пантеон, не менее прославленный: Жоржи Фленту из Бразилии, Бернт Хельстрём из Финляндии и Жан-Поль Дюамель из Бельгии, все одетые так же консервативно. Бет пила чай и старалась не подавать виду, что нервничает. Было девять тридцать утра, за окном светило восхитительное летнее солнце, но тяжелые коричневые шторы на высоких окнах были плотно задернуты. Кресла щеголяли коричневой бархатной обивкой с золотистым узором; роскошный восточный ковер на полу выглядел так, будто попал сюда из какого-нибудь музея, стены были обшиты палисандровыми панелями.