Читать книгу "Прекрасные мелочи. Вдохновляющие истории для тех, кто не знает, как жить дальше - Шерил Стрэйд"

Как-то раз я отдала свое сердце десяти вспыльчивым мальчишкам. Хотя они, казалось бы, никак не связаны с тобой, со мной или с любой хорошей, по сути, мамой, опыт общения с ними обогатил мою жизнь и повлиял на собственное понимание своих обязательств как родителя. Я работала с раздражительными мальчишками в то же время, когда поддерживала девочек-подростков в средней школе. Официально в мои обязанности входила только работа с девочками; но поскольку у меня был свой кабинет в средней школе, моя должность называлась подростковый консультант, и участникам любой программы, чья задача – служить детям, живущим в бедности, неизменно приходится клянчить все, что только можно получить бесплатно, меня подрядили участвовать в своего рода эксперименте.

Эксперимент состоял в следующем: убедить родителей этих мальчишек, что их дети, все до единого, совершили какой-то скверный поступок, поэтому их исключили из обычных классов и перевели в специальный класс, в котором детей будут обучать управлять своим гневом. Они должны приходить в школу каждый четверг на протяжении десяти недель для проведения совместных семейных ужинов со своими детьми. Социальная программа предоставляла еду, а агрессивные мальчишки ее подавали. Каждая семья усаживалась за собственный столик, отдельно от других, чтобы поддержать семейное единство. После ужина каждый вспыльчивый подросток выбирал из тарелки одну из карточек и вслух зачитывал тему, которая была на ней написана, своим родным (например, «мое самое радостное воспоминание» или «мои мечты о будущем»). Членам семьи полагалось обсудить предложенную тему в течение пятнадцати минут. Затем родители вспыльчивых мальчишек уходили в класс, где команда социальных работников проводила сеанс групповой психотерапии, обсуждая трудности и радости воспитания. В это время младших сестер и братьев необузданных подростков уводили в другой класс, где двое стажеров присматривали за детьми. А сами разъяренные мальчишки и их старшие, порой еще более горячие братья и сестры, собирались в третьем классе вместе со мной, подростковым консультантом.

Ха!

Задумка состояла в том, что я буду руководить детьми в процессе игр, которые помогут им научиться сотрудничать друг с другом так, чтобы ни один из них не пытался придушить другого. В первый раз игровой час превратился в настоящую катастрофу. Один разгневанный мальчишка угрожал чьему-то брату стулом. Другой сильно ударил третьего по голове, когда мы играли в «серую уточку». Бинго переродилось в рукопашную. Тот час показался мне четырьмя.

К тому моменту, когда мы воссоединились с родителями и младшими детьми в школьном кафетерии, меня колотила дрожь. Остальные помещения школы были пугающе темны и безмолвны. Собравшись, мы встали в широкий круг – десять вспыльчивых мальчишек и их семьи, четверо социальных работников, два стажера и я. «Настало время заключительного ритуала», – гулким контральто объявила одна из социальных работников. «Мы будем исполнять его каждый раз на протяжении следующих девяти недель, – сказала она. – Вначале мы будем петь песню, а потом проделаем упражнение, которое называется «дождь».

Я понятия не имела, что это за «дождь» такой, а узнать, что это, времени не было. Я лишь последовала примеру остальной группы, подпевая (похоже, социальные работники специально сочинили ее) и ловя на себе принужденные взгляды родителей вспыльчивых подростков, пока мы, запинаясь, пробирались сквозь жизнерадостные слова, лишенные смысла. В помещении было мало мужчин – один настоящий отец и несколько бойфрендов матерей мальчишек. Большинство родителей составляли женщины примерно моего возраста (ближе к тридцати), хотя они не были похожи на меня ни лицом, ни платьем, ни чем бы то ни было еще. Они с ног до головы выглядели как матери необузданных подростков. Так, словно жили в мире крайностей: либо откровенно неряшливые; либо чрезмерно ухоженные, почти кукольные; либо слишком толстые; либо очень худые; либо возбужденные кокаином; либо потихоньку начинающие зевать.

Я чувствовала себя среди них самозванкой. Как мне убедить их сыновей не угрожать друг другу стульями?

Когда, наконец, пришло время «дождя», следуя примеру социального работника, мы коллективно изображали своими телами буйство стихии. Мы начали с безмолвной стойки с руками, округло поднятыми над головой и символизирующими солнце, потом стали потирать ладони, издавая легчайший шелест, потом принялись щелкать пальцами, имитируя звуки дождевых капель, потом захлопали в ладоши, а затем шлепали себя по бедрам громкими «водянистыми» шлепками. На пике бури мы уже топали ногами по полу, создавая громовой грохот, а потом повторили упражнение в обратном порядке – через шлепки к хлопкам и еще более тихому потиранию ладоней – пока не застыли безмолвно с округлыми руками.

– Ух ты, круто! – восхитился один из вздорных мальчишек в наступившей тишине. – А можно еще разок так сделаем? – спросил он, и все рассмеялись.

Это был тот самый парнишка, который сильно ударил по голове другого подростка, когда мы играли в «серую уточку». Я немного побаивалась его в первый вечер, и не только потому, что он был здоровенным, внушающим страх хулиганом-восьмиклассником. Я особенно пристально приглядывала за ним, поскольку знала его историю – социальные работники кратко просветили меня насчет каждого из мальчишек, – и его история стояла для меня особняком – еще более печальная, чем у большинства других подростков.

Двумя годами раньше, в шестом классе, он однажды пришел из школы и не смог попасть в запертый дом. Побарабанив в дверь и не получив ответа, он заглянул в окно и увидел на полу в гостиной своего мертвого отца – он умер от передозировки героина. Мальчик решил, что в полицию звонить нельзя. Дружбы между ним и полицейскими не водилось. Поэтому он уселся на ступеньки крыльца и стал ждать прихода матери, но та долго не возвращалась. Мать тоже была наркоманкой, к тому же проституткой. Мальчик был ее единственным ребенком. Он провел эту ночь на крыльце, скорчившись под курткой. Утром пришел в школу и рассказал одному из учителей, что его папа умер.

С тех пор он и стал вспыльчивым подростком.

Я буду называть его Брэндоном. После того первого «дождя» я перестала бояться его. Он начал заходить в мой кабинет в спокойные моменты, когда большинство других детей были на уроках. Он договорился со своим учителем из спецкласса: всякий раз, как почувствует приступы гнева, он может выйти из класса и походить взад-вперед по коридору, чтобы глубоко подышать. Этому упражнению его научили в школе, и оно ему помогало. Он ходил туда-сюда мимо распахнутой двери моего кабинета, туда-сюда… наконец, останавливался и спрашивал: «А что это вы тут делаете?» – демонстрируя наигранную беззаботность, от которой у меня щемило сердце.

– Ничего особенного, – отвечала я. – Заходи.

И он усаживался в кресло ужасных историй рядом с моим столом, где сиживали все девочки, поделившиеся своими ужасными историями, и рассказывал мне свои собственные, и не только ужасные. «Моя жизнь меняется к лучшему, – говорил он мне. – Я так рад, что мать согласилась участвовать в нашем школьном эксперименте. Она отлично справляется. Она бросила наркотики, и ее бойфренд тоже. А летом они заведут собаку».