Читать книгу "Реформатор после реформ. С. Ю. Витте и российское общество. 1906-1915 годы - Элла Сагинадзе"

Как мы видели, реакция на смерть Витте была обусловлена двумя факторами: репутацией сановника и конъюнктурой военного времени. Представители консервативных сил связали скоропостижную кончину Витте с «делом Мясоедова», стремясь рассеять ауру оппозиционности, возникшую вокруг смерти отставного сановника, и мобилизовать существовавшие в обществе фобии и антипатии.

Заключение

«…Повесить бы подлого Витте», –Бормочет исправник сквозь сон.За что же?!» – и голос сердитыйМне буркнул: «Все он»…

Саша Черный. Кумысные вирши[906]

В 1913 году иностранный журналист Йозеф Мельник, некогда близкий к Витте, завершая очередную статью о нем, восклицал: «Я вижу на Дворцовой площади в Петербурге, прямо между Зимним дворцом и огромным зданием Министерства финансов памятник Витте работы будущего русского Фальконе – упрямому и отважному, с устремленным вдаль взглядом»[907]. Как я попыталась продемонстрировать в книге, обстоятельства смерти Витте и контекст времени не предполагали подобного признания его заслуг в Российской империи. В советское время по вполне понятным причинам царский министр был не в почете. В современной же России сановник оказался вместе с П.А. Столыпиным в самом центре историко-политического «иконостаса». Известно, что Витте является авторитетом для В.В. Путина, который неоднократно цитировал его труды в своих посланиях Федеральному собранию[908]. Среди современных политических деятелей, апеллирующих к реформаторскому опыту сановника, и сторонники Д.А. Медведева, которые ценят графа как «одного из величайших либеральных реформаторов России»[909]. Бывший вице-премьер и министр финансов А.Л. Кудрин неоднократно подчеркивал, что Витте является примером не только для него лично, но и для всей финансовой системы России[910].

Так или иначе, несмотря на несомненное признание заслуг реформатора, памятника ему до сих пор нет. Символично, что в Москве, на Новом Арбате, прямо напротив Дома Правительства, стоит монумент его заклятому сопернику – П.А. Столыпину. Почему же память Витте не увековечена в России таким же образом, хотя подобная инициатива и обсуждалась?[911] В известной степени ответ можно найти и в этой книге.

После 1906 года реформатор представлялся безвластным бюрократом, на склоне лет писавшим мемуары. Подобные оценки распространены даже в новаторских исследованиях последнего времени. Автор недавней монографии о Витте, Ф. Вчисло, пишет: «Витте отошел от дел в 1908 г., занявшись исключительно своими мемуарами»[912]. Безусловно, это дань давней историографической традиции, когда важным представлялось изучать то, что было реально сделано, оценивать результаты реформ. Другая важная причина состоит в том, что общество, порожденное реформами С.Ю. Витте, ненадолго пережило своего создателя и исчезло под ударами революций, Гражданской войны и коллективизации. В этих условиях разговоры о реформах и реформаторах долгое время были лишь предметом теоретических дискуссий.

Многие современники объясняли неудачи Витте психологической и идеологической несовместимостью министра с последним российским царем. Б.В. Ананьич и Р.Ш. Ганелин полагали, что конечной целью всей публицистической деятельности Витте после отставки было получение нового поста в правительстве[913].С этим важным выводом известных исследователей можно согласиться лишь отчасти. Граф хорошо сознавал, что Николай II испытывает к нему неприязнь, а общественному мнению не придает большого значения. Да, сановник стремился склонить на свою сторону общественное мнение, но напрямую связывать это стремление только с желанием добиться расположения императора вряд ли продуктивно, а если учесть политический и культурный контекст эпохи, то подобное утверждение потребует уточнения и дополнения.

Предложенное в этой книге сопоставление различных репрезентаций С.Ю. Витте и его образов, которые общественное мнение по-разному использовало, позволяет уточнить общую картину реформаторского процесса в позднеимперской России.

Сергей Юльевич Витте не первый отставной высокопоставленный сановник в российской истории: можно вспомнить М.М. Сперанского, М.Т. Лорис-Меликова, Д.А. Милютина… Но принципиальное отличие Витте от иных государственных деятелей в том, что он, даже покинув министерский пост, был публичной фигурой, сохраняя за собой влияние.

Сторонники противоположных друг другу взглядов сходились в том, что ни один иной реформатор, за исключением Витте, так не напоминал Петра Великого по грандиозности и размаху преобразовательных замыслов, по неуемности и невероятной энергии, с которой они претворялись в жизнь. Среди современников же равным Сергею Юльевичу по значительности и масштабу личности признавали только Льва Николаевича Толстого[914]. Отношение к Витте различалось в частных проявлениях, у конкретных лиц, и зависело от разнообразных факторов: от положения того или иного лица в обществе, от его личных неудач или, наоборот, успехов, которые можно было связать с государственной деятельностью сановника, от отношения к самодержавию.

Важной характеристикой для общественного мнения была репутация Витте как «клоуна» или «жонглера», «маклера», что имело однозначно негативную коннотацию. И в историографии Витте предстает в качестве беспринципного, циничного политика и беззастенчивого карьериста. Действительно, среди российских государственных деятелей мало людей, которые стремились бы к успеху с большим рвением, чем он. Но все же почему общество вовсе отказывало ему в наличии твердых убеждений, обвиняя в излишней политической гибкости, политиканстве? Даже после смерти Витте, в некрологах, его политическая позиция оставалась одним из самых обсуждаемых сюжетов. Для общества рубежа XIX–XX веков приверженность к цельной «большой» идеологии была очень важным маркером. Реформатор же пытался лавировать между интересами разных общественных групп. Иногда он поражал этими качествами, проявлял их в рамках крупных переломных событий (например, во время принятия Манифеста 17 октября). Но публика, несмотря на возникновение политических партий и усложнившуюся систему политического представительства, продолжала мыслить главным образом в категориях «консерватизм/либерализм».