Читать книгу "Перу. С Бобом и Джерри тропой инков - Петр Романов"

Задача, которую я поставил перед собой еще в Москве, была наконец выполнена. И, как часто бывает в таких случаях, силы героя оставили. Всю дорогу назад я плелся, превозмогая себя. Вдохновлял только рюкзак за спиной, до отказа набитый корой. Сама по себе кора почти ничего не весила, но когда идешь много километров по сельве, и перо колибри начинает отягощать плечо. К тому же я, погорячившись, на радостях отдал последние банки тушенки индейцам; те приняли подарок с восторгом, а взамен получил пригоршню листьев коки, которую и жевал всю обратную дорогу. Бодрости кока придавала, но все же это была неполноценная замена еды. Аппетита не было, однако организм требовал пищи – кока его не убеждала, это была лишь обманка.

Да и охота на обратном пути у индейцев что-то не заладилась. Было дело, они хватались за свои духовые инструменты, но один раз из-под носа ушла целая стайка аппетитных пернатых, похожих на фазанов, а затем от нас улизнул кабанчик: выскочил по глупости нам навстречу, но тут же юркнул в заросли. Маленький индеец попытался его преследовать, но скоро, удрученный, присоединился к нам. Так я и дошел до деревни на одной коке, как настоящий индеец. Сколько килограммов я при этом потерял, не знаю, но джинсы падали теперь с меня постоянно, и я был вынужден подвязать их бечевкой, которую получил от сострадательной Марты.

Зато повезло со змеями. По дороге туда мы, к счастью, не встретили ни одной, а вот по дороге домой убили пять. Правда, испытать это счастье лично мне не удалось. Четырех гадов изрубил своим мачете знахарь, а одну зеленую нечисть разглядел среди лиан маленький охотник.

Мы с Мартой, уже привыкшие к сельве, восприняли это без малейших эмоций и даже, усталые, уже не проявили ни малейшего желания исследовать останки пресмыкающихся.

Честно говоря, к концу пути я настолько вымотался, что даже не помню, как мы вышли к деревне. Помню лишь объятья Боба и Чоони, одобрительный взгляд вождя и, конечно же, неуемный восторг Джерри, который пробился через толпу индейцев и минут пятнадцать, повалив меня на землю, что, учитывая мое состояние, ему удалось с легкостью, вылизывал мне физиономию.

Но больше всего я запомнил обед, который сварил из последних остатков наших продуктов Боб – ставшую уже традиционной гороховую похлебку с тушенкой. Еще несколько дней назад изрядно поднадоевшая, теперь та же тушенка казалась самым вкусным, что я ел когда-либо в жизни. Собрав со дна котелка остатки кушанья и облизав ложку, я тут же откинулся назад и уснул.

И проспал часов двенадцать.

42

Весь следующий день был посвящен сборам и проводам. Я прошелся по всей деревне и попрощался с каждым из жителей, что особого труда не составило – их было всего-то около тридцати.

Затем я долго прощался с Черным Кабаном, предварительно вручив ему изрядную порцию когтя. Я искренне хотел, чтобы он старику помог. Прощание с вождем затянулось надолго. На него вдруг напало любопытство, и он стал меня расспрашивать о моем доме, семье и вообще о России. Некоторые из вопросов оказались неожиданными: например, его заинтересовало, чем обычный русский человек отличается от индейца, скажем от него самого. Сначала я хотел отшутиться, но потом, когда задумался, то оказалось, что в общем-то – ничем.

То есть формально и внешних, и внутренних различий, разумеется, хватало, но в главном мы оказались схожи. Тот же фатализм, та же неопределенная набожность. Если разбираться всерьез, то четко обозначить, во что же на самом деле он верит, не сможет ни вождь, ни наш премьер. И у нашего простого гражданина, и у индейцев те же суеверия на бытовом уровне, та же способность выживать, казалось бы, в нечеловеческих условиях. Наконец, та же странная смесь любви к воле и слепая вера в благодетеля. И не суть, как он называется – вождь с костью в носу или премьер в костюме от Версаче.

Вождь все мои рассуждения выслушал не без удовлетворения и снова удивил меня своей житейской мудростью:

– Человек – везде человек. – И задумчиво почесал спину.

Прощание с Мартой, наоборот, вышло сугубо деловым. Она, конечно, пожелала мне счастливого пути, но в основном озадачила кучей поручений, которые я должен был передать доктору Мигелю. Пако ехал до Икитоса со мной, поэтому в принципе она могла бы просто написать записку, однако полагала, что я буду убедительнее записки.

Чоони бросилась мне на шею и просто разревелась. То ли от огорчения, что я уезжаю, то ли от счастья, что я не забираю с собой Боба. Кажется, она до последнего момента не верила в то, что Боб остается с ней.

Отдельно я хотел попрощаться с нашими проводниками, но они ушли, не дождавшись моего пробуждения.

Самым тяжелым вышло, разумеется, прощание с Бобом. Мы долго сидели вдвоем и, несмотря на свою недавнюю свадьбу, счастья индеец не излучал. Вольный Боб чувствовал себя теперь узником, на которого надели цепь, да еще приковали к ней железное ядро. Хотя мы и прощались, скорее всего, навсегда, до него это долго не доходило. То, забывая о том, что я почти сразу же после приезда в Лиму улетаю в Москву, он просил меня встретиться с братом и проследить за тем, чтобы тот выслал деньги на покупку дома в Икитосе. То просил организовать каким-нибудь образом переброску в Икитос «тойоты», хотя и на это у меня уже не оставалось времени. Самое большее, что я мог обещать, это быстро продать машину за относительно небольшие деньги и переслать их в Икитос Мигелю.

Сам факт, что через неделю я уже буду в самолете на пути в Москву, он воспринимать отказывался. Не говоря уже о том, что почти все его мысли крутились вокруг того, как он сбежит с Чоони в город. После всех обещаний, данных вождю, да учитывая присмотр за новобрачными, который тот наверняка установил, в ближайшее время это было маловероятно, но Боб не желал смириться с этим. Мысленно он уже покупал дом в Икитосе, искал и находил там работу, устраивал Чоони в ресторанчик к Кате или санитаркой в больницу к Мигелю.

Словом, он был уже на другом этапе своей жизни, а железная цепь держала его здесь, в сельве. Это вносило в обычно крайне упорядоченное сознание Боба страшную сумятицу.

Приходилось покидать друга в нелегком положении. Это и мне не прибавляло настроения, хотя отъезду я, конечно, радовался. Тем более что поставленную задачу удалось осуществить полностью.

В последние минуты прощания Боб все-таки собрался и выглядел почти как всегда. Естественно, я пожелал ему удачи.

Не менее трогательной оказалась сцена прощания племени с рыжим терьером. У мальчишек, которые когда-то мечтали его поджарить до хрустящей корочки, на глаза навернулись слезы. Прослезилась и Марта.

В отличие от терьера, я такой чести не удостоился. Обнял Джерри на прощание и Боб. Правда, последние слова перед разлукой вышли по-солдатски строгими и скупыми: «Служи хозяину как положено». По всем правилам Джерри должен был бы поднести к козырьку лапу, но поскольку формой так и не обзавелся, то, выслушав наставление Боба, тут же отбежал к соседнему кусту и отсалютовал индейцу как умел.

Отдельно, но не менее тепло мы с Джерри попрощались и с попугаем, который не забыл напомнить нам, какой он «хо-о-роший». Джерри, в свою очередь, по-дружески ткнул его носом в крыло и весело фыркнул.