Читать книгу "Главная тайна ГРУ - Анатолий Максимов"

И вот я уже неделю в деревне. Лил дождь, наконец прояснилось.

Городок я мог видеть с пригорка нашей деревни. Точнее, то место, где он находился. Синеющий горизонт над поймой великой русской реки Оки был изломан неровностями леса. В одном месте с расстояния в десять километров просматривалась ровная линия размером с четверть спички. Это был массив городского парка, из-за которого выглядывал купол местного собора.

Ранним утром автобусом из близлежащего села я добрался до автотрассы, ведущей в Лихвин. Мы ехали со стороны реки, и городок вставал над ней высоким, крутым берегом. Старенький автобус, натужно подвывая, вынес нас наверх и замер на крохотной площади, окруженной старыми зданиями по архитектурному признаку и по ветхости еще времен девятнадцатого века. Обычная картина — магазинчики со всем необходимым и полное отсутствие жителей. Даже зевак.

Хорошо ухоженный маленький сквер обрамлял памятник Ленину. Чуть ниже площади — школа, типичное и хорошо скроенное здание начала прошлого века. К ней я и направился. Как часто бывает в летнее время, там шел ремонт. И местные умельцы, явно из числа родителей, подсказали мне, где найти директрису, с которой я был немного знаком по предыдущим редким посещениям городка в поисках родных корней.

Валентина Николаевна мне обрадовалась, ибо все наши беседы отличались искренним уважением к прошлому и настоящему и ее и моего родного городка. Мы сидели на улице под развесистой яблоней у дома моей собеседницы. Вдалеке синели дали, теперь уже моей деревни, место которой я мог узнать по огромному белому полю с цветущей гречихой. Однажды Валентина Николаевна предложила мне встретиться с фронтовиками и поговорить с ними о моей приверженности к истории Великой Отечественной войны. Об этом я напомнил ей в эту встречу, надеясь выйти в разговоре на след Пеньковского.

— Скажите, Валентина Николаевна, а что если нам устроить беседу, а не только мое выступление? О войне вообще, фронтовой разведке и разведке на войне в целом… Как?

— Вы думаете, так будет лучше? — спросила милая хозяйка, женщина лет шестидесяти с признаками пребывания в этих краях восточных завоевателей.

— Наверно, так будет интереснее. Например, фронтовик расскажет какой-либо эпизод… Затем выступит фронтовой разведчик… Наверно, здесь кто-либо из них живет?

Валентина Николаевна посерьезнела и закивала головой. На ее восточного типа лице появилась тень печали.

— Да, да. Жил… До этой весны жил. Но не фронтовой разведчик, хотя и был участником войны как артиллерист…

У меня все оборвалось: а вдруг это он? И я упустил возможность увидеться с ним? Я растерянно молчал. А Валентина Николаевна, видя такую мою реакцию на ее сообщение, прояснила:

— Он пережил свое восьмидесятилетие и не дожил до дня рождения один месяц… Умер 23 марта — весна тяжелое время для старых людей… Тем более такой сложной судьбы, которая, видимо, была у него…

Я молчал, боясь прервать мысль моей собеседницы и опасаясь, что она назовет имя, которое не имеет отношения к человеку моего поиска. Но все же я спросил:

— Он давно появился у вас здесь, в Лихвине-Чекалине?

— Когда я начала работать в школе, а это случилось в конце пятидесятых годов, его еще не было. Где-то с конца шестидесятых он стал учителем в нашей школе… В старших классах…

Я снова молчал, боясь вспугнуть повествование. Хотя вопросы были готовы выпрыгнуть из меня. Но я сдержался. А она продолжала.

— Поселился он с матерью, Таисией Яковлевной. Ни он, ни она о прошлом своем не рассказывали, кроме того, что до этого жили на юге… Где вынуждены были лечиться — сын был участником войны, говорила она. Переехали они сюда, в среднерусскую полосу, по рекомендации врачей…

Вот тут и вспомнилось, что звать мать Пеньковского Таисией, вот отчество? Больше память мне не подсказала ничего. Я спросил:

— У него были ранения?

— Она говорила, что он имел последствия после контузии…

Это я знал: у Пеньковского было серьезное ранение головы и челюсти. Контузия! От этого ранения человек может болеть всю жизнь.

Валентина Николаевна продолжила рассказ:

— Мать что-то беспокоило. Мне казалось, что она сдерживала себя в беседах о прошлом ее семьи. К ним никто не приезжал и, как мне представляется, почти никто не писал. Правда, сам он в году три-четыре раза уезжал куда-то… Говорил, что к родственникам… Но это были короткие, однодневные визиты…

И вот тут искрой пробежал по мне «момент истины».

— …лет через пять-семь по приезде в город Олег Владимирович похоронил мать, а теперь вот сам лег рядом с ней…

Я молчал, оглушенный: «Олег Владимирович?!» Такие совпадения бывают весьма редко. Это именно он. А собеседница с хорошо поставленной дикцией и логикой учителя продолжала:

— Только в пятидесятилетие Победы мы по-настоящему узнали, что Олег Владимирович — боевой фронтовик. Он награжден редким, как говорили, орденом Александра Невского….

В голове промелькнуло: опять совпадение — уже третье, если имя матери совпадает.

— …о себе он рассказывал весьма скупо. У нас была проблема — мы не смогли оповестить никого из его близких или знакомых… Не было ни адресов, ни телефонов. Да и мать он хоронил один… — моя собеседница сделала паузу. — Это выглядело странным, но… Мы пытались разыскать на почте адрес, кому он посылал раз в год телеграмму. Но послания были простыми и их не фиксировали с полной тщательностью… Тем более сейчас, после девяносто первого года… Телефонных разговоров он не вел…

Я решил прервать монолог.

— А мы можем посетить его могилу? Или она не ухожена и неудобно постороннему идти туда? Знаете, так бывает…

— Только не у нас! — решительно прервала мои сомнения Валентина Николаевна. — В этом отношении — все в порядке. Могила прибрана. Скромная доска простого мрамора с надписью. На средства фронтовиков — так уж у нас принято… Они сами это делают…

Мы вышли на улицу. Прошли переулками к местному кладбищу. И здесь, на краю обрыва, оказались под сенью крупных акаций. Две могилы расположились чуть в стороне от остальных. Их отделяли от общих захоронений деревья. Тишину нарушали голоса птиц да жужжание пчел.

Передо мной находилась общая каменная кладка в виде квадратного контура из крупного неотесанного камня с ровным внутренним газоном травы, которая была аккуратно подстрижена, и две низкие вертикальные стелы из белого бетона с вмонтированными в них квадратными мраморными досками.

На левой: Олег Владимирович, воин чести и сын трагической судьбы.

— А фамилия? — невольно вырвалось у меня, после того как я взглянул на стелу с именем матери, где стояло: «Шивцова Таисия Яковлевна».

— Фамилии у них были одинаковые, но Олег Владимирович на своем смертном одре просил его имя на могиле не писать.

— Почему?