Читать книгу "Сила слова (сборник) - Наталья Горская"

Можно констатировать, что русский мат… опошлился. В силу частоты употребления без всякого повода. Журналист и поэт Ян Шенкман так охарактеризовал сложившуюся ситуацию: «Мат жалко. Когда он на каждом шагу, в этом нет никакого смысла. Это очень сильное экспрессивное средство. Когда нет табу, нет и никакого удовольствия нарушать их. То, что мат сейчас повсюду, означает резкое снижение эмоционального фона. Ничего уже поразить не может. На экстраординарное событие реакция: ну и что. А раньше реакция была сильной. Как раз за счёт того, что в обыденности её не было». Ругательства уже не режут слух, они стали, к сожалению, как тупой нож. К сожалению, потому что ругань должна иметь силу, а она обессилела. Едешь вечером с работы сначала на электричке, потом участвуешь в штурме автобуса. Там матерят всех, никого не пощадят, но многие уже не воспринимают чьи-то довольно-таки сильные эмоциональные потуги. Когда слово «бл…дь» звучит три раза в секунду, люди устают «обижаться». Тут не знаешь, кто в больше степени сумасшедший: кто материт, или кто обижается. Да и кого конкретно этим словом называют?

– Чтоб тебе обосраться! – орут в давке.

– Это кому такое счастье желают? Тут бы сходить хоть раз в неделю, да слабительные из рекламы до чего ж дрянные, то ли дело раньше пурген был. Зачем-то к вредным препаратам причислили, хотя вся жизнь – сплошной яд, начиная с людей и заканчивая транспортом.

Оскорбление производит на людей совсем не тот эффект, на который рассчитано. Разрядки не происходит, как требует энергетический вампиризм, как драка до первой крови. Люди по пять часов в день тратят на дорогу домой и обратно, они взбешены, какую-то бабушку в автобусе обозвали старой шлюхой, а она… не понимает, что это. Одна без мужа после войны поднимала детей, не было ни сожителей, ни любовников – не то воспитание, да и реальность не могла ей этого предоставить. Потом растила и внуков, когда сыновья спились. И вот открытие на старости лет – шлюха. Её сосед только вздыхает: «Эпоха такая несуразная. Нормальных людей называют шлюхами, а шлюх – креативом и драйвом». Молодой жеребец, что приложил старушку, хотя бы понимает значение этого слова, или он слова вообще смыслом не наделяет? Он сам растерян: место в автобусе отвоёвано, но нет ожидаемого отклика, энергия чужой обиды и возмущения не получена. Словно хотел выстрелить, а дуло пушки заткнули и это привело к разрыву самого орудия: «Ну, хоть кто-нибудь расплачьтесь, накричите в ответ, какая я сволочь. Поделитесь энергией!». Никто не хочет делиться, ни у кого её нет. Он начинает скрипеть, что отработал, между прочим, засим имеет право отодрать кого-нибудь хотя бы на словах.

– Мне скажи чего-нибудь нежное, – предлагает здоровяк с кулаками «второй удар не понадобится», но обругавший бабушку уже сам плачет, стяжает хотя бы жалости, но и этого никто не даст:

– Я смену отработал, чтоб вы знали! На железной дороге охранником работаю, ни где-нибудь!

– Наверняка, на тебе вся железная дорога держится.

– А как вы догадались?

– Мы тут все такие едем. Одному кажется, что на нём вся канализация города держится, другой уверен, что сам Миллер ему благополучием обязан. В таких раздолбанных автобусах только такие лохи и ездят, которые уверены, что на них Русь держится. Кстати, сама Русь об этом не в курсе, так что кричи громче, авось на презервативы подадут, чтобы больше таких не рождалось.

– Думаешь, на личных авто публика лучше? – возразил водитель автобуса. – Вон на обочине засранцы опять монтировкой разъясняют, чья писька круче. Страна крутых, блин! Сама страна при этом почему-то похожа на помойку. Видимо, от большой любви тех, на ком она якобы держится.

Ситуацию разрядил припозднившийся гражданин, который из сумерек сунулся в автобус:

– Люди, где я?

– Где-то под Петербургом. По интенсивности мата не трудно догадаться, что Культурная Столица рядом.

– Мне надо в Котлас.

– Ты бы ещё в Лондон собрался!

– Where are we passing now? – вдруг спросили в салоне.

– Don’t you see it? – невозмутимо парировал водитель автобуса.

– Господи, выпустите меня отсюда! – извивается кто-то в проходе. – Тут уже какой-то новейший мат использу ют.

– Прекратите выражаться! Тут женщины и дети едут, в конце концов…

– Ага, студентки вон через слово «мля» да «ёп»! – возмутился на это безнадёжно устаревшее «женщины и дети» здоровяк. – Не иначе, с филфака. А ну-ка не матюгаться, сучки, а то вые…у!

– Что, прямо здесь? – не поверили студентки.

– Нет, они точно с филфака, кака-фака. Никакой культуры, науй мля.

В другом конце салона приложили школьника: «Чего этот выпердыш тут делает, только место рюкзаком занимает». Бесполезно объяснять, что ребёнок едет наравне со взрослыми из районного центра с уроков математики, потому что в родной школе некому её преподавать. Верх глупости: требовать извинения у матерщинника! Он не уважает человека даже в себе, и заставлять таких выдавливать слова вежливости в чужой адрес, всё равно, что пытаться сделать крокодила ручным. Никто не требует у дикого зверя извинений за нанесённые увечья, нелепо требовать прощения за совершённый выстрел или удар ножом. Конечно, он может принести «свои искренние извинения за оскорбление», если совсем прижмут, но это будет ложь. Хам останется при своём мнении и обматюгает ещё в десять раз больше за моральную травму в виде вынужденных извинений. Тут прослеживается интересная и весьма крепкая зависимость: требующим извинений есть дело до его убогого мнения о них! Они как бы укрепляют его в этом мнении, раз оно настолько им важно. Один раз некая дама даже автобус остановила, потребовала извинений от какого-то заматеревшего грубияна, который обозвал её «сморщенной проституткой». Дама на это отреагировала своеобразно:

– Чего сразу сморщенной-то, я не поняла? Извинитесь немедленно! Нет, пусть он извинится при всех, товарищ водитель, остановите машину, или я за себя не ручаюсь.

– Да пошла ты! – кричит грубиян противным зычным голосом. – Я её даже по матушке-то не огрел, тоже мне, цаца. Подожди, я тебя обкатаю, посговорчивей будешь.

– Чего встали, кого ждём? Эка невидаль, обругали бабу! Целее будет. На кой тебе его извинения? Тебе что, жить с ним? Ты его первый и последний раз в жизни видишь – какое имеет значение, что он на твой счёт думает? Я про всех здесь присутствующих плохо думаю, и что теперь? Один думает, другой вслух орёт, третий уже к конкретным действиям переходит. Ну, скажет он «простите», а про себя подумает… Не буду говорить, что.

– Вот потому всюду хамы и расплодились, что им всё сходит с языка! – багровела дама.

– Голубушка, он от этого не перестанет быть хамом, легче убить. А нам домой надо ехать, там тоже мат стоит, семья жрать хочет.

Под давлением общественности и угрозой высадки посреди чиста поля грубиян выдавил покороче: «Пжлста, прстите». Дама недолго ликовала, что «сделала человека» из него. Когда он выходил на своей остановке, то выдал залпом, как по врагу: