Читать книгу "Берега. Роман о семействе Дюморье - Дафна дю Морье"

– Милочка миссис Кларк в свое время сказала, что я никогда ни в чем не буду нуждаться, – заявила она однажды. – Так что там все-таки с этой рентой – она полагается только вам или и Джорджу тоже?

Ну слыханное ли дело? Эллен так и затрясло от возмущения. Такая черная неблагодарность – а ведь она в 1851 году собрала всю посуду, все драгоценности, которые ей подарила мать, и отправила Джорджине в качестве свадебного подарка!

Раз уж она так бедна, почему не обратится за помощью к своей родне? У нее есть богатый дедушка и куча теток, наверняка кто-то из них согласится заплатить за обучение мальчика. Мало того что Джорджи оказалась тщеславной, расчетливой и бесконечно эгоистичной, выяснилось, что Бобби – воришка и неисправимый лгун. Каким он был чудным ребенком в три года – лучше не бывает, а вот теперь, в восемь, уже, почитай, законченный преступник. Хозяйка пожаловалась Эллен, что у нее пропали деньги из кошелька, – оказалось, их взял Бобби. Стыд и позор! Ребенка, конечно же, наказали, но Джорджи хватило наглости заявить, что он всегда воровал, даже в раннем детстве, и лично она понятия не имеет, как его остановить. Эллен долго разглагольствовала, какое горе и позор обрушатся на мать, если не наставить ребенка на путь истинный, но это не помогло. Кончилось тем, что Джорджина отправила его приходящим учеником в дешевую немецкую школу, а там он наверняка наберется замашек еще похуже нынешних. Эллен-то прекрасно понимала, что́ тайно замышляет Джорджина: бросить мальчика на попечение тетки, куда-нибудь сбежать – например, в Индию – и избавиться от всякой ответственности. Так вот, ничего из этого ее распрекрасного плана не выйдет. Эллен скорее сама уедет из Дюссельдорфа и обоснуется в какой-нибудь жалкой деревушке, чем согласится взять на себя заботы по воспитанию Бобби. И вообще, Джорджина такая лживая и лицемерная. Вечно жалуется немецким принцам на то, как дурно с ней обходится золовка. Уж это-то Эллен прекрасно видела. В последний раз, когда принц Голштинский пришел на чай, он с ней и словом не перемолвился, зато с Джорджиной болтал не переставая. Да, с приездом Джорджины Дюссельдорф стал совсем другим. К тому же и Изобель переменилась, усвоила глупые, фривольные замашки. Ей хорошо только тогда, когда вокруг толкутся люди. Эллен пыталась засадить ее за чтение полезных книг, напомнила, что образование нужно продолжать до могилы, но Изобель и слушать не стала. Не может она оставаться одна, ей весело только в обществе, когда есть с кем поговорить. А вот Эллен еще в ранней молодости воспитала в себе привычку довольствоваться собственным обществом и никогда понятия не имела, что такое скука. У Изобель, к прискорбию, совсем другая натура. Hereux ceux qui aiment s'instruire[112].

Если Изобель не выйдет замуж, ее ждет совершенно бесцельная, одинокая жизнь. Мать ее убеждена была в том, что найти мужа она сможет только в Лондоне. Там мужчины иногда женятся на бесприданницах, а в Германии они не могут себе этого позволить. Однако лондонская жизнь Эллен не по средствам, а у Кики пока нет дома, где она могла бы поселиться, значит придется и дальше влачить это неуютное, муторное существование и уповать на лучшее. Очевидно, что Джорджина никогда не представит Изобель ни одному подходящему человеку: всех интересных мужчин она приберегает для себя. Эллен никак не могла понять, с чего это Изобель так привязалась к тетке. Тем не менее они сделались неразлучны. Кстати, все эти вечеринки плохо сказывались на здоровье Изобель. Она сделалась худой, анемичной, совсем не такой привлекательной, как раньше. Да и передние зубы у нее стремительно портились, а искать в Дюссельдорфе пристойного дантиста – что искать иголку в стоге сена. У всех немцев отвратительные зубы; наверное, все дело в здешней воде.

Эллен чувствовала, что постоянно живет под дамокловым мечом, – Кики в Лондоне и полностью зависит от единственного глаза; Эжен в Компьене и, насколько ей известно, дурит хуже прежнего, а Изобель здесь, в Дюссельдорфе, – с гнилыми зубами и без мужа. Ну и жизнь – с утра до ночи сплошные переживания!

У бедного Кики в Англии хватало собственных забот. Пытаясь заработать на будущую жизнь с Эммой, он переутомился; весной 1862 года ему стало на нервной почве так плохо, что пришлось обратиться к врачу. Оказалось, печень его неким странным образом влияет на мозг, это приводит к бессоннице и постоянной подавленности. У него пропал аппетит, творчество вдруг лишилось и ценности, и смысла. Ему казалось, что он никогда не добьется успеха, никогда не заработает на семейную жизнь и ничего путного из него уже не получится.

Письма из Дюссельдорфа приходили часто, и в каждом из них содержались одни и те же жалобы на скудость жизни – когда наконец Кики обеспечит им более пристойное существование? Эмма же сильно похудела и выглядела измученной. Когда он начал расспрашивать, она созналась, что отношения между родителями вконец испортились, они грызутся с утра до вечера и она ждет не дождется, когда Кики на ней женится и заберет ее из домашнего ада. Все эти тревоги довели беднягу Кики едва ли не до полного отчаяния. Врач прописал сильное укрепляющее, от которого ему стало только хуже; кончилось тем, что он вырвался из лап эскулапа и поехал проветриться в Брайтон.

«Таких мучений и пыток никогда еще не выпадало на мою долю, – писал он Тому Армстронгу, – а причина, дружище, судя по всему, в переутомлении, тревогах, сидячем образе жизни взаперти, скудном питании и похвальной нравственности моего существования. Я сейчас пью рыбий жир, принимаю по пятнадцать гранов хинина в день, и опасное состояние моего мозга очень кстати сменилось новыми заботами: фурункул на лодыжке и простуда. Именно по этой причине ты в последнее время не видел в печати моих работ; говоря по правде, истекший месяц был просто разорительным: никакой работы и куча расходов! Enfi n! Tout est pour le mieux dans le meilleur des mondes![113]Когда я снова стану самим собой, полагаю, работы мои будут только лучше. Врач утверждает, что самым целительным лекарством для меня стала бы женитьба. Эмму все это чрезвычайно угнетает, и я специально уехал в Брай тон, чтобы не истязать ее своим нынешним видом. В Страстную пятницу я попытался нарисовать эскиз для „Лондонских новостей“, все шло хорошо, оставалось добавить несколько штрихов, как вдруг на меня накатила такая злость и отчаяние, что я все бросил, испортил рисунок и отправился к врачу, Хендону. Кажется, я упал перед ним на колени – или еще что-то в том же духе – и возопил: „Да какого дьявола нам нужны все эти печенки и прочая дрянь?“ Он заверил, что с головой у меня все в порядке, просто я на грани нервного срыва. „Панч“ и „Раз в неделю“ трогательно справились о моем здоровье и, проявив понимание, сделали все, чтобы я в нынешнем своем хрупком состоянии не перетрудился. Все куда-то продвигаются, кроме меня. Джимми Уистлер, Фред Уокер и остальные; Лейтон тоже выдал несколько отличных работ. Вот если бы я смог жениться – я работал бы больше и лучше, потому что избавился бы от ennuis, beau-paters и belle-maters[114]и жил бы с самым милым, прелестным и добросердечным божьим созданием, которое, знай оно, что я это пишу, обязательно передало бы тебе свой любящий привет…»