Читать книгу "Берега. Роман о семействе Дюморье - Дафна дю Морье"

Среди приглашенных был Берн-Джонс[110], и Кики к нему немедленно потянулся. Ангел, а не человек, такой тихий, воспитанный, и – боже правый! – как он работает с цветом!

Почетными гостями был Миллес с женой. Миллес действительно был неописуемо красив и несколько рисовался в роли всеобщего любимца, чем поверг Кики в легкое смущение. Жена Миллеса, которая раньше была женой Рескина[111], Кики разочаровала – совершенно никакая, поделился он впоследствии с Томом, удивляясь, зачем Миллесу понадобилось с ней бежать.

– Я от кого-то слышал, что Рескин был чертовски рад сбыть ее с рук, – теперь я понимаю почему, – добавил он.

На всех подобных приемах Кики был неизменно востребован как певец-любитель, в течение вечера его обязательно просили что-нибудь исполнить.

Его это совершенно не смущало: петь у него получалось естественно, без усилия, как пел когда-то его отец; не исключено, что публике его исполнение нравилось больше, чем усилия профессиональных вокалистов. Вечера проходили приятно, ему все очень нравилось, оставалось желать только одного: чтобы он, как женатый человек, мог брать с собой Эмму, вместо того чтобы тащиться часа в четыре утра в свою комнатушку на Бернерс-стрит, в одном экипаже с огненноволосым Суинберном, который был слишком пьян, чтобы оставаться занятным собеседником.

Вернувшись с одной из таких вечеринок, он нашел дома совершенно безумное письмо от Джиги, присланное экстренной почтой из Компьена, куда его направили после Сомюра; в письме говорилось, что некий приятель согласился выкупить его из армии, что ему позарез надоела такая жизнь и может ли он приехать в Лондон и поселиться у Кики?

Да уж, на сей раз неисправимый Джиги хватил через край! Ни к какому другому делу, кроме военного, он был не способен, да и к военному не слишком, а тут вдруг надумал отказаться от всех видов на будущее и окунуться в гражданскую жизнь без гроша за душой. На следующий день пришла сумбурная открытка от Изобель. Ей Джиги написал примерно то же самое, пригрозил, что заявится в Дюссельдорф, – маму от этого едва не хватил удар.

«Единственный способ его образумить – повидаться с ним лично, – писала Изобель. – Я сегодня же поеду туда поездом. Мама страшно переживает, ей нездоровится, но все равно мне лучше поехать. Я вернусь через несколько дней».

Какая смута, какой переполох! Какой старина Джиги все-таки безмозглый и бестактный! Что он станет делать, уволившись из армии?

– Жалко, что он не твой брат, – пожаловался Кики Эмме. – Уж ты бы знала, как его приструнить.

Он как раз показывал ей картины в Национальной галерее, так что ответила Эмма не сразу.

– Знаешь, – произнесла она ни с того ни с сего, – я только что видела мисс Льюис из Дюссельдорфа, она посмотрела на меня, потом отвернулась и поспешно вышла. Вот ведь странно.

– А ты не ошиблась? – спросил Кики, мучительно краснея. – Это точно была она?

– Она, безусловно, – подтвердила Эмма. – Я другого не понимаю: почему она не захотела с нами поговорить?

Экая незадача, думал Кики, – уж он-то знал, что у мисс Льюис прекрасное зрение и долгая память. Это похоже на окончательный разрыв. Боже, ну как же неловко!

– А мне казалось, вы с Льюисами такие друзья, – заметила Эмма.

– Я сам не понимаю, – соврал Кики. – Пойдем посмотрим Ван Дейка.

Не дай бог столкнуться с ней снова! Он так и терзался до тех пор, пока они не вышли из Национальной галереи и не сели в омнибус.

– Тебе не кажется, что мисс Льюис почему-то меня невзлюбила? – спросила Эмма, возвращаясь к неприятной теме и глядя Кики прямо в глаза.

– Любовь моя, какая глупость! – сказал Кики и зевнул – верный знак глубочайшего смущения.

– Может быть, она была в тебя слегка влюблена в Дюссельдорфе?

– Вот вздор! – отрезал Кики. – У нас с ней нет совершенно ничего общего.

– Она очень хороша собой, – заметила Эмма.

– Наверное, кому-то действительно так кажется, но только не мне, – ответил Кики совершенно искренне. – Строго говоря, я никогда не находил в ней ничего привлекательного. На мой вкус, она слишком худа, а цвет лица у нее не идет с твоим ни в какое сравнение. Словом, мне решительно наплевать на мисс Льюис.

Этот выплеск выглядел несколько подозрительно. Эмма примолкла. Промолчала до самого дома. А потом пожаловалась на головную боль и рано ушла спать, оставив Кики пить портвейн с родителями.

В душе Кики проклинал Национальную галерею и все ее сокровища. Почему, ну почему у него нет двух тысяч годового дохода, нет постоянной работы и пары здоровых глаз – тогда бы он завтра же сделал Эмме предложение и положил конец этой неопределенности.

С этой ночи его долго мучили тревоги и бессонница.

17

Эллен Дюморье пребывала в полном расстройстве чувств. Начать с того, что ей нездоровилось: мерзкая немецкая пища совершенно ей не подходила, несколько дней назад она поела свинины, которая вызвала у нее жуткое несварение. Новая дюссельдорфская квартира оказалась неудобной, а хозяйка постоянно их грабила.

Льюисы уехали в Англию – старый мистер Льюис, увы, скончался, – из других же здешних англичан ей никто был не по нраву.

Тут еще Эжен устроил этот переполох – надо же, решил уйти из армии! Изобель пришлось ехать в такую даль, чтобы его переубедить, – одних расходов сколько; сестре удалось уговорить его остаться до конца срока, однако Эллен-то, как никто, знала, с какой легкостью младший сын нарушает любые обещания и может в любой момент свалиться им на голову. Что до Джорджи, она вызывала у Эллен дрожь возмущения. Если в наше время все молодые вдовы так себя ведут, Эллен остается лишь радоваться тому, что сама она родилась в конце прошлого века. Джорджи оказывала самое пагубное влияние на Изобель, они только тем и занимались, что с утра до ночи хихикали и сплетничали о молодых офицерах и немецких принцах. Кроме того, Джорджи наряжалась как ненормальная. Уже потратила тридцать гиней на вечерние платья и при этом твердит, что ей нечем платить за образование сына, – ей даже хватило наглости предположить, что деньги ей мог бы дать полковник Гревиль из Милфорда. Не говори глупостей, ответила на это Эллен. Полковник был к ним очень щедр при жизни Джорджа, но это не значит, что он обязан брать на себя заботы о его вдове. Кроме того, вряд ли ее нынешний образ жизни – все эти туалеты и побрякушки – вызовет у полковника одобрение.

Эллен-то знала, о чем речь на самом деле: Джорджи постоянно намекала, что ей причитается доля из ежегодной ренты.