Читать книгу "Уйти нельзя остаться - Татьяна Гармаш-Роффе"

Хотелось биться головой об стену – ни хрена не помнить и оказаться под 117-й статьей! Хоть бы кайф какой словил, а то – ничего!

Я так понимаю, следак с самого начала просек, что идти мне паровозом. Детишки номенклатурные если что и получат, то по минимуму. И не любил он этих «позвоночных», которых по звонку с кичи вытаскивают. Поэтому ко мне относился достаточно лояльно. Когда в СИЗО стал определять, шепнул кому-то, и меня в камеру кинули к людям солидным, можно сказать, интеллигентным. Сидели там один цеховик и два растратчика. Вроде бы и не положено малолетку со взрослыми, но ничего, проканало – никто ж не жаловался.

И на допросах следак не сильно напирал – все ж понятно. А в один прекрасный день он мне так по-простецки и говорит:

– Хреновые дела твои, Зиновий, – переписала твоя дама сердца заявление. Теперь получается, что ты один снасильничал. Никто тебя не подстрекал, ее никто не пугал, не удерживал. Не было у тебя никаких соучастников, никто ничего не видел.

– Как так? Но ведь другие, из Компашки, тоже показания давали!

– Ага, давали. Под протокол ни одного показания против них. Не был, не знаю, не видел. А беседы с ними за жизнь в тот день, когда тебя брали, к делу не пришьешь. Компанию не ту ты себе подобрал. Нашел с кем водиться! С дипломатическими сынками. Их выкупят и отмажут… Что, я думаю, и произошло.

– Но почему Деревяшка тогда совсем заявление не забрала?

– А вот тут, Зиновий, есть тонкость. Коль уж делу об изнасиловании дан ход и оно где надо зарегистрировано, все – забирай потерпевшая заявление, не забирай – должно быть решение суда. Так что дело теперь претерпит коренные изменения: будешь ты в нем фигурировать один. Да и какая тебе разница? Другие если вашей учительнице и присунули – следов-то нет. А ты на ее юбке потоптался, как слон на манеже.

– С-сука!

– Но-но, Зиновий! Это ведь ты ее изнасиловал, а не она тебя. Так что как ни крути, а виноват! За что и ответишь.

Суки! Я-то отвечу, а эти падлы номенклатурные?! Когда им ответ держать?!

…

Морковка для ослика

Следак был тертым калачом. Понимал, что плевать против ветра себе дороже. И дело стало склеиваться по-новому. Эти суки-бонзы решили со всех сторон подстраховаться. Мамка мне спустя много лет призналась, что и им с отцом деньжат подбросили, чтобы подсказали сыну, как правильно себя на суде вести. А уж чья была идея ко мне Ингу подослать, к гадалке не ходи – Стрелка. У той самой положение были не ахти. Родители, как и мои, – пролетарии. Конечно, нонсенс, если бы она обвиняемой по 117-й пошла, но, говорят, и таких случаев немало было. Ну, там где подружкины ножки для своего кавалера какая-нибудь дура подержит, где еще как благоверному в удовлетворении его желания с другой дамой посодействует. И идет соучастницей. Но тут случай не тот. В деле-то всего из доказательств – мое чистосердечное признание и моя же сперма на юбке и остались. Хотя белых пятен хватало.

Во-первых, непонятно, где, собственно, произошло изнасилование? Стрелковская квартира родительскими стараниями отпадала как место происшествия. На улице как-то не сезон было – кто-то из нас задницу бы всякого отморозил. Во-вторых, Деревяшкины габариты были моих поболее. Серьезно поболее. Нет, чисто теоретически я, конечно, мог ее где-то зажать, но опять-таки все это было весьма непросто в деле прописать.

И тогда, чтобы утрясти все эти противоречия, следак устроил мне свидание с Ингой. Запер нас с ней вдвоем в своем кабинете. Эх, и дурак же я тогда был! Мог ведь разложить ее на столе и делать с ней что хочешь! Она же в моих руках была! А я не понимал. Думал, что следак в любой момент вернуться может. А он-то как раз прекрасно понимал, что Инга расплатиться за изменение моих показаний пришла. А уж как – дело наше. Специально и место, и время для этого предоставил. Только эта стерва, подстилка стрелковская, и здесь решила малой кровью отделаться!

Запела сладко.

– Ой, Зиновий, как ты осунулся, – сочувственным таким тоном. – Кормят, наверное, плохо. Я вот тут передачку тебе принесла. Следователь разрешил…

А я все не врубаюсь – чего пришла-то? Вроде пока на свободе гулял – не больно нужен был. И тут еще не совсем смикитил, что она упрашивать пришла показания-то изменить. И согласиться со всем, что следствие там напридумывает. Но она-то свою цель четко видела!

– Мы по тебе всей Компашкой скучаем. Жалеем, что так получилось. Надо было нам тебя от изнасилования-то удержать. Но ты как зверь был…

– Так я что, у вас на глазах ее?..

– Ага! Но ты у нас теперь герой!

Знает, сучка, чем пацана зацепить! Да, я – такой! И уже неудобно как-то жаловаться, наезжать. И как-то так незаметно разговор перевела к тому, что я вроде даже защитить ее должен, как свою даму сердца. Да чего ей грозило-то? Уж если парней отмазали, то она вообще пятым колесом в телеге в этом деле была! Стрелка пришла выгораживать, и как я тогда не понял?

Короче, стерва эта, как и все они, актрисой была неплохой. И слезу пустила, и обцеловала всего, и даже за титьку потрогать дала. Но дальше – ни-ни. Вдруг следователь войдет. В общем, развела меня по полной. Что теперь только она поняла, какой я благородный и какая мразь этот Стрелков. Мол, войди Зиновий в ее положение, свидетельствовать против Юры и Компашки она не может, потому как сама соучастницей окажется, а переть одному на всю эту номенклатурную кодлу она бы мне не советовала. А если я возьму все на себя, забуду, что кто-то еще там присутствовал, то папашки великие расстараются, срок по минимуму дадут – три года. И на СИЗО досидишь каким-нибудь помощником библиотекаря. Не жизнь – лафа.

– Я только теперь понимаю, Зиновий, – завершила она подвешивание морковки перед ослиным носом, – что зря только со Стрелком время теряла. Решила тебя ждать. Ты, как и я, парень из простой семьи, благородный. Дождусь и замуж за тебя пойду. Если возьмешь, конечно…

Какие я сопли розовые распустил! Обнимал «дорогую и любимую», целовал. В любви клялся! Она тоже не отставала. А напоследок свой трюк подъездный повторила. Через карман «затвор передернула». У-у, сучка, могла бы и до минета расщедриться!

А потом пришел следак, выпроводил Ингу и расписал примерно то же, что она говорила, но вполне предметно. Если не буду ерепениться, получу три года, досижу в СИЗО в приличной камере. Буду книжки развозить. А там, глядишь, год скостят за хорошее поведение…

И я изменил показания. Под диктовку. Получалось, что разложил я Деревяшку после уроков прямо на ее рабочем столе в классе. Следак сам морщился, когда эту чушь диктовал. Но куда денешься? Там такие прихваты были, что вякни не так – пойдешь кочегаром за Полярным кругом работать…

В общем, осудили меня, как и обещали, на три года в день, когда у моих одноклассничков был в школе последний звонок…

…

Прочерк между датами

Вспоминать два года отсидки занятие не сильно благодарное. Кто там был, тому и так все понятно. Кого пока пронесло – все равно не поймет. Мне запомнились эти годы больше не внешними какими-то проявлениями жизни: тут все понятно – баланда, редкие шмоны, еще более редкая баня и т.п., а каким-то общим отупением. Где-то через месяц я понял, что Инга меня кинула. Ни одного письма или там передачки. Просил мать в письмах узнать ее адрес. Но из школы матушку директриса выперла в момент, а где жила Инга, я толком в письмах объяснить не мог. Были попытки, писал по каким-то адресам наугад. Но ни ответа, ни привета. Может, какое и дошло, только Инга и не подумала на него ответить.