Читать книгу "Первая мировая. Убийство, развязавшее войну - Грег Кинг"

Война закончилась, но Австрия все еще оставалась местом хаотической неопределенности. После того как перенесенные тяготы остались позади, Максу и Эрнсту удалось наконец связаться с их сестрой Софией и узнать о постигшей ее трагедии. В гитлеровскую армию были призваны и приняли участие в боях против союзников двое ее старших сыновей, Франц и Эрвейн. В феврале 1945 г. из Берлина пришло сообщение, что двадцатидвухлетний Франц погиб в боях в Восточной Пруссии. Незадолго до окончания войны ей удалось узнать, что ее сын Эрвейн также был отправлен на Восточный фронт, но от него не поступало никаких известий. В течение 1945 и 1946 гг. она посылала отчаянные запросы, которые так и остались без ответа. Эрвейн, сказала София своим братьям, пропал без вести.

В послевоенный период чешское правительство Эдварда Бенеша изгнало из страны всех представителей немецкой аристократии. В официальных документах София снова ошибочно именовалась Габсбургом, а ее с мужем имущество и недвижимость были экспроприированы. Это был кошмар, повторяющий события Конопишта. Софию беспокоило, что могло случиться с ее семьей, особенно после того, как они стали ложно представляться членами австрийской императорской семьи. София хорошо помнила Конопишт и то, как они лишились всего; в этот раз они собрали несколько сумок, которые могли унести с собой, но не с одеждой, а с бесценными фамильными фотоальбомами и письмами. 2 апреля 1946 г. она, ее муж и двое их младших детей, Алоис и София, погрузились в кузов грузовика и отправились через границу вместе с сотнями других вынужденных беженцев.

Им было некуда идти, кроме как в Артштеттен, где их снова ожидали неопределенное будущее и хаос, оставленный войной. Наконец дети и внуки Франца Фердинанда и Софии воссоединились и были в безопасности, за исключением пропавшего без вести Эрвейна. София не раз писала, телеграфировала и звонила официальным лицам в Берлине и Москве, но никто не знал, что с ним случилось. Только в 1949 г. пришло страшное известие, что ее сын умер 1 сентября этого года. Эрвейн был жив все эти годы и находился в лагере военнопленных под Харьковом. Волны от тех выстрелов в Сараево унесли жизнь еще одного потомка Франца Фердинанда и Софии.

София, Макс и Эрнст теперь в третий раз сражались за то, чтобы построить свою жизнь заново. Максу все еще принадлежал Артштеттен, но Лёллинг и Радмер были конфискованы нацистами; после поражения Гитлера новое правительство Австрии объявило, что конфискует бывшее немецкое имущество в качестве компенсации за войну. После судебного разбирательства Лёллинг наконец перешел обратно к Максу, но борьба за Радмер оказалась более сложной. Желая увидеть, что же сталось с поместьем, Эрнст предпринял трудное путешествие на поезде, на машине и пешком, только чтобы увидеть, что дом пуст и заброшен. Теперь поместье находилось в ведении Австрийского федерального департамента лесного хозяйства, и он был вовсе не склонен расставаться с тем, что считал бывшей нацистской собственностью. Состоялся еще один судебный процесс, и Эрнста наконец признали в качестве законного владельца. Макс и Эрнст передали бездомной Софии и ее семье замок Гейрегг под Айзенэрцем.

Десятилетия перенесенных трагедий связали троих детей еще теснее. Пройдя через убийства, войну, лишение свободы и революции, София, Макс и Эрнст были полны решимости провести оставшиеся годы, не живя в прошлом, но с оптимизмом смотря в настоящее. Макс, всегда дорожащий своими воспоминаниями, как рассказывал его сын Альбрехт, «рассказывал нам очень немного о том времени, которое он провел вместе со своими родителями. Мне кажется, что он не очень любил вспоминать о прошлом». Все трое, как и их дети, говорила внучка Макса, принцесса София, всегда поддерживали «очень, очень сильные семейные связи». А в их взаимоотношениях всегда присутствовало «очень сильное чувство юмора», что, несомненно, помогло Софии, Максу и Эрнсту постепенно преодолеть ужасы утрат и гонений. Семейные праздники троих детей Франца Фердинанда и Софии всегда проходили очень шумно и весело и перемежались счастливыми воспоминаниями и громким исполнением народных венских песен.

Но годы жестокого заключения у нацистов, несомненно, продолжали звучать в их душах набатом. 2 апреля 1948 г. Макс и Эрнст вернулись в Дахау для участия в траурной панихиде по жертвам лагеря; у каждого из них были в душе невидимые шрамы и физические последствия тех лет. Эрнст дольше пробыл в лагерях и так и не оправился от жестокого принудительного труда, голода и болезней. У него, как и у его матери, в сорок лет начались серьезные проблемы с сердцем, и тогда было очень немного докторов, кто мог помочь ему. И все же, когда он умер, это было очень неожиданно для всех. 4 марта 1954 г. он отправился в Грац, чтобы поговорить о Радмере с местными властями. Горничная отеля Steierhof нашла его на следующее утро мертвым в своей постели: Эрнст скончался от сердечного приступа в середине ночи, в возрасте сорока девяти лет. Макс и его сын Георг доставили его тело в Артштеттен и после небольшой траурной церемонии похоронили в семейном склепе родителей.

Макс за время своего более короткого заключения в Дахау пострадал меньше брата. В 1950 г. горожане Артштеттена избрали его мэром, и он занимал этот пост в течение следующих десяти лет. Он жил спокойной жизнью, и замок его отца продолжал сиять белизной над Дунаем. Но в декабре 1961 г., когда вся семья собралась в Артштеттене отпраздновать Рождество, он был уже серьезно болен — накопившаяся усталость и болезнь сердца, как у его матери и брата. Две недели спустя он схватился за грудь и упал; хотя его сын Петр сразу же помчался с ним на машине в больницу Вены — оказалось слишком поздно. 8 января 1962 г. Макс умер от сердечного приступа в возрасте пятидесяти девяти лет.

Похороны Эрнста прошли скромно, в соответствии с той тихой и достойной жизнью, которую он прожил. Смерть герцога Макса Гогенберга вызвала широкий отклик, его превозносили как последний символ ушедшей эпохи, человека, чьи страдания олицетворяли собой зло войны. Как писала одна из газет: София, Макс и Эрнст «имели все основания, чтобы обратиться против Императорского дома. Но они отказались это делать. Они всегда оставались верноподданными гражданами республики. Но они же напоминали нам и о Габсбургах. Этому человеку (имеется ввиду Макс Гогенберг. — Прим. ред.) не разрешили считать себя Габсбургом, но он доказал, что стоит больше, чем любой из чистокровных Габсбургов».

Похороны Макса в Артштеттене были запоминающимися и полностью соответствующими ритуалу. Эрцгерцогу Отто было запрещено появляться в Австрии, и он не мог присутствовать на похоронах: вместо себя он прислал внука Франца Иосифа эрцгерцога Хуберта Сальватора. Прибыли королевские родственники из Лихтенштейна и Люксембурга, а также представители старых аристократических фамилий империи. Чиновники и политики из Вены присоединились к тысячам простых людей, пришедших в Артштеттен, чтобы выразить свое почтение. Среди них была и группа бывших заключенных фашистских концлагерей, которые молча шли за его гробом. В церкви Артштеттена было так тесно, что тысячи скорбящих просто стояли снаружи за стенами, слыша только негромкие звуки органной музыки; шел дождь, но никто не уходил. Когда исполнили старый австрийский императорский гимн, зазвонили колокола; егеря из Радмера и рыцари ордена Золотого руна вынесли гроб из церкви, пронесли вдоль террасы и спустились в склеп, где Макс присоединился к своим родителям и брату.