Читать книгу "Радость, гадость и обед - Хел Херцог"

В тисках теории: этичное обращение с животными и границы логики

Имея дело с этикой, мы вынуждены ставить границы. Сингер провел границу «где-то между креветкой и устрицей», а Реган установил планку на уровне млекопитающих и птиц минимум одного года от роду. (Тут он слегка кривит душой, поскольку утверждает, что неотъемлемые права должны признаваться за человеком и в том случае, если ему нет еще года.) И Сингер, и Реган сознают, что человек живет в реальном мире, а не в воображаемой моральной утопии, населенной сплошь интеллектуалами. Ради соответствия здравому смыслу оба они готовы идти на некоторые компромиссы. Оба, например, признают, что некоторые живые существа заслуживают большего внимания, нежели другие. Сингер вложил больше сил в международную кампанию по борьбе за предоставление прав нашим ближайшим родственникам — человекообразным приматам, чем в борьбу за запрет мышеловок. А Реган утверждает, что, если в перегруженной шлюпке сидят четыре нормальных человека и золотистый ретривер, за борт следует отправить пса. (Он пишет: «Смерть собаки несравнима со вредом, который смерть может причинить любому из людей».)

Но что происходит, когда мы отказываемся рисовать границы морали на песке? Знаменитая фраза Ральфа Уолдо Эмерсона гласит: «Глупая последовательность — суеверие недалеких умов». В области этичного обращения с животными примером глупой последовательности может служить Джоан Данейер, автор книги «Спесиецизм». Настаивая на буквальном соблюдении прав животных и на бескомпромиссном соблюдении моральных принципов, она создает набор нереальных этических стандартов. Вот что получается, если завести логику слишком далеко.

Данейер, конечно же, сочла бы меня спесиецистом — я же ем мясо. Однако удивляют ее яростные нападки на интеллектуальную элиту движения за освобождение животных и даже на радикальные группы защитников прав животных, поскольку те не соответствуют ее стандартам идеологической чистоты. Так, Данейер решительно возражает против всех попыток уменьшить страдания животных за счет замены жестоких практик более мягкими вариантами. Она нападает на РЕТА за то, что эта организация вынудила индустрию фастфуда улучшить условия содержания кур на промышленных фермах. Увеличение клеток неприемлемо, потому что, по Данейер, возможны лишь два варианта: или пустые клетки, или ничего. А Том Реган выводит ее из себя утверждением, что с гипотетической спасательной шлюпки следует сбросить не человека, а собаку.

Особое место в ее личном списке пустышек — защитников животных занимает Питер Сингер. Данейер не одобряет его попыток поставить шимпанзе и горилл в особое положение и наделить их правами. (Подозреваю, что слова Сингера о том, что он не слишком переживал бы, прихлопнув таракана, поскольку насекомые не испытывают особых страданий, ей тоже бы не понравились.) Кроме того, Данейер недовольна тем, что Сингер считает человеческую жизнь ценнее жизни курицы. Он утверждает, что гибель трех тысяч человек 11 сентября 2001 года стала гораздо более серьезной трагедией, нежели смерть 38 миллионов кур, погибших в тот же день на американских мясокомбинатах. По мнению же Данейер, куры заслуживают даже более этичного отношения, нежели люди. Она пишет: «Неуважительное отношение Сингера к курам не соответствует его же собственной философии, в рамках которой безобидная личность ценится больше того, кто причиняет вред. С этой позиции кур следует считать более достойными, нежели большинство людей, которые без нужды причиняют другим массу страданий и даже убивают (например, надевая на себя одежду, произведенную из животных материалов)».

У философов есть специальная фраза для описания людей, доводящих логику до абсурда. Они говорят — «попался в тиски теории». Данейер попадает в тиски теории из-за того, что делает два утверждения, которые кажутся разумными ровно до того момента, как мы попробуем применить их на практике. Первое гласит, что все существа, которые могут испытывать удовольствие и боль, заслуживают равного обращения. Второе — что для переживания чувства боли достаточно простейшей нервной системы.

Вот ряд логических следствий этих вроде бы безобидных утверждений. Эти следствия приводит сама Данейер в своем «Спесиецизме»:

• «Поскольку все существа, наделенные способностью чувствовать, равны, мы обязаны спасать прежде всего собаку, а уж потом — любого человека» (с. 97).

• «Оса должна иметь законодательно закрепленное право на жизнь» (с. 141).

• «Мы обязаны этично относиться и к насекомым, и ко всем прочим существам, обладающим нервной системой… к таким существам относятся гребневики, такие кишечнополостные, как медузы, гидры, морские анемоны и кораллы» (с. 127).

Джоан Данейер живет в этической вселенной, которая заставила бы содрогнуться даже самого твердолобого защитника животных. Ну может ли разумный человек всерьез верить в то, что, решая, кого спасать из пожара — ребенка или щенка, — человек должен подбросить монетку? Или в то, что охотники на уток заслуживают пожизненного заключения?

Проблема борцов за освобождение животных заключается в том, что Данейер права. Если вы воспринимаете обвинение в спесиецизме буквально, если вы всерьез убеждены в том, что наше обращение с живым существом не должно зависеть от размеров его мозга или от количества ног, жить вам в мире, где, по мнению Данейер, термиты имеют полное право сожрать ваш дом.

Как должен вести себя хороший человек?

Ненавижу своего внутреннего судью. Обычно он вылезает на свет по утрам, когда я принимаю душ или еду себе спокойно по горной дороге, выключив радио, или сплавляюсь в каяке по спокойному участку реки, где от меня не требуется особой собранности. Это мой Джимми Крикет, мой Обиван Кеноби. Он задает неудобные вопросы. Нейроученый Джошуа Грин утверждает, что это существо обитает в небольшом кусочке мозга где-то на уровне бровей — в дорсолатеральной префронтальной коре. С помощью функционального МРТ, позволяющего получить картину мозга, Грин обнаружил, что эта область включается, когда мы пытаемся логически рассуждать о сложных проблемах морального плана. В прошлый раз внутренний судья явился ко мне, когда я совершал пеший поход по Смоки-Маунтинз.

В. С.: Эй, Хел, привет, это я, твой внутренний судья.

Хел: Пошел вон.

В. С.: Ну послушай хоть минутку. Вот представь, идет 1939 год, а ты живешь в небольшой деревушке под названием Дахау, недалеко от Мюнхена. Каждый день ты видишь дым из труб за забором нового «лагеря» и знаешь, что гитлеровские гунны круглые сутки топят печи, чтобы жечь в них евреев, цыган и гомосексуалистов. Прошел слух, что на некоторых заключенных нацистские доктора даже ставят болезненные медицинские опыты. Твой друг Хайнц просит тебя помочь ему заложить бомбу под бараки, где живут эсэсовцы-охранники. «Убив их, мы спасем множество жизней, — шепчет Хайнц. — Пусть мир знает правду!» Так что же, Хел, ты бы помог Хайнцу взорвать бараки и тем самым, возможно, спасти несколько тысяч людей?

Хел: Я бы струхнул.

В. С.: Знаю. Но представь, что ты храбрый и добрый человек.

Хел (вздыхает). Ну ладно, добрый и храбрый человек имел бы полное право предпринять прямые действия, чтобы помочь предотвратить геноцид, даже если бы ему нужно было уничтожить целый барак нацистов.