Читать книгу "Приговор - Кага Отохико"

— Но я же уже говорил. Хотел, потому и занимался. А кто мне запретит, если мне хочется?

— И тебе не стыдно, что на тебя смотрели?

— А что тут такого? Делал то, что хотел. Разве нельзя?

— Это запрещено. Если человек занимается самоудовлетворением в дневное время, это считается нарушением режима.

— Да ладно! Наверняка в тюремных правилах об этом ничего не говорится.

— Совсем обнаглел! Непристойные действия являются нарушением тюремных правил.

— Но я ведь сам с собой этим занимался. Кто вам велел подсматривать? Получается, что это вы вели себя непристойно.

— Ты у меня ещё…

Фудзии подмигнул Тикаки, словно говоря: «Ну вот видите?» Внезапно Андо стал на колени и начал мастурбировать: на его лице появилось блаженное выражение, тело расслабилось, лоб покрылся капельками пота, дыхание стало прерывистым, и тут снова сквозь его тонкокостное тело Тикаки увидел массивную плоть Сунады. Глубоко вздохнув, чтобы отогнать от себя это пахнущее свежей кровью видение, Тикаки сказал:

— Вот что я хотел тебя спросить. Ты слышал об обществе «Белая хризантема?

Андо широко раскрыл глаза, словно человек, внезапно вырванный из сна, и непонимающе уставился на Тикаки.

— Есть такая благотворительная организация, она называется «Белая хризантема».

— Никогда не слыхал. А что?

— Ну не слыхал и ладно. Тогда ещё один вопрос. Как ты считаешь, убивать — плохо?

Андо снова сел на пол и, выпрямив спину, удивлённо взглянул на Тикаки:

— А что такое плохо?

— Ну как сказать… Плохо — это когда один человек причиняет вред другому.

— А, ну если так, то, наверное, убивать плохо.

— Не только поэтому. Как бы это получше объяснить… Видишь ли, когда один человек убивает другого, он не просто причиняет ему вред, это значительно хуже.

— Почему?

— Ты что, действительно не понимаешь?

Не понимаю.

Внимательно вглядевшись в лицо Андо, Тикаки понял, что оно вот-вот снова расплывётся в улыбке.

— Ну, так было всегда. Убийство с давних времён считается грехом. А вот почему?.. — Тут Тикаки замялся. А, собственно, почему убивать дурно? Кто решил, что убийство — зло? Разве он совсем недавно не говорил Сунаде, что у каждого человека может возникнуть желание убивать? — Так или иначе, я хотел бы поговорить о тебе. Интересно, вот ты, после того как совершил преступление, мучился угрызениями совести?

— Да я уже позабыл. Слишком давно это было.

— Тебе кажется, что происшедшее не имеет к тебе никакого отношения?

— Ну… Пожалуй, что и так… Всё это было слишком давно. Небось и у других так?

— Трудно сказать. Но теперь ты сидишь в тюрьме. Разве это не из-за того, что произошло?

— Просто я попался. Не повезло. Не надо было спрашивать, где дом матери.

— Значит, если бы ты не попался, всё было бы в порядке, так, что ли?

— Конечно. Если бы меня тогда не замели, сейчас жил бы в своё удовольствие. Глупо вышло. — И Андо мечтательно поднял глаза к потолку.

— Глупо, говоришь? — В речи Тикаки появилась некоторая неуверенность, как будто он ощущал на себе чей-то испытующий взгляд, как будто кто-то пристально следил за ним из тёмной глубины его собственной души. — Ну тогда… Тебе ведь хочется оказаться на свободе? И чтобы ничего как бы не было?

— Зачем?

— Ну, взять хотя бы потерпевшую. Ведь это была маленькая девочка, школьница? Разве тебе её не жалко?

— Да нет вроде. Ей просто не повезло. Не надо было заходить тогда в туалет. Если бы она не зашла, ничего бы и не было.

— Короче говоря, ты не считаешь, что убивать плохо?

— Ха-ха-ха… Я об этом и не думал никогда. Мне всё равно, хорошо это или плохо.

— Нет, это плохо. — Тикаки нарочно придал своему лицу суровое выражение, желая своей серьёзностью притушить весёлость Андо, но тот всё равно продолжал смеяться. — Попробуй-ка представить себе, что убили тебя. Как, страшно?

— Не знаю. Ха-ха-ха… Чудно как-то…

— Ты что же, не боишься умереть?

— Ну, это когда ещё будет… Как я могу говорить о том, чего ещё нет?

— Но ты же можешь это себе представить,

— Мочь-то могу, но что толку: от этого ни холодно, ни жарко. Какая разница? А что прошло, то прошло, что об этом думать? У вас, доктор, кажется, палец поранен? Вон кровь проступает. Больно, небось? Но до того, как вы его поранили, вы думали о боли? А после того, как рана заживёт, вам разве будет больно?

Да, на этот вопрос трудно было ответить. Проследив за движениями стройных ног Андо, Тикаки снова поразился красоте упругих мышц, играющих под тканью брюк. В самом деле, смерть была так далека от всего этого — от сидящего перед ним юноши, этого куска плоти, не оставляющего никаких сомнений в его реальности, ноющего пальца, сильного запаха спермы и пота… Как просто: испытывать страх смерти — то же самое, что заранее бояться какой-то будущей, ещё неведомой боли. Смерть и боль — явления одного порядка, и приговорённый к смерти заключённый прекрасно это понимает.

— Знаете, доктор… — Андо вдруг поднялся и принялся мерять шагами камеру — от стены к стене, потом вдруг, вклинившись между Тикаки и Фудзии, уселся на пол и скрестил ноги. Тикаки отодвинулся, поэтому Андо сел почти вплотную к начальнику зоны.

— Ну-ка, начальник, скажите. Что, завтра Сунаду вздёрнут?

— Этого я тебе не могу сказать.

— Но ведь сегодня утром вы к нему приходили? Втроём с начальником воспитательной службы и начальником особой охраны? И куда-то его увели. Разве не так? Я же в соседней камере, мне всё слышно. А потом я пошёл на спортплощадку, а он тут как тут. Он ещё показался мне каким-то чудным. То за одно хватается, то за другое, ведёт себя как-то несуразно, не как всегда. Прицепился ко мне, стал целовать. Тут-то до меня сразу дошло, что пришёл его черёд.

— Ну а ты стоял паинькой и позволял себя целовать? — Фудзии, грозно сдвинув брови, воззрился на Андо.

— Конечно, стоял. Мне было приятно. Сунада меня любит: когда мы купаемся, он всегда хватает меня за х… Скажите, начальник, он что, завтра умрёт? Если так, хорошо бы ему позволили пообжиматься со мной хоть немного. Я был бы только рад.

— Хватит болтать! Ты что, на воле был гомиком, что ли?

— А то. Ведь у нас была мужская школа. Старшеклассники без конца со мной забавлялись, а в военной школе, в Гумме, меня затаскивал к себе в постель учитель. Как тут не сделаться гомиком? Вот и вы начальник, очень приятный мужчина.

И Андо прильнул к коленям Фудзии, будто женщина к постоянному клиенту. Фудзии отодвинулся, и Андо покатился со смеху, потом, задохнувшись, забился в конвульсиях.