Читать книгу "Ночь на площади искусств - Виктор Шепило"

В центре столов стояли вазы с фруктами, ближе к краю — холодные и горячие закуски на блюдах, напитки. Бокалы для шампанского, фужеры для пива, виски, джина, соков; рюмки, рюмочки, сто-поч-ки… А закуски! Канапе с зернистой икрой, с огурцом. С сыром, нет, с сырами: рокфор, камамбер, пармезан, швейцарский — из четырех разных кантонов, залетный грузинский сулугуни, взбодренный соусом тартар, сыр с беконом, с грибами, с крилем и морской капустой. Жареная форель с кусочками манго. Тарталетки с крабами, паштетом из гусиной печени, ветчиной. Королевская шарлотка из омаров и особое нетающее мороженое под соусом шантийи. Язык заливной, копченые сосиски, перепела, каплуны, зеленый горошек, спаржа… Нет!

Нет сил описывать такой стол. О крепких напитках вообще говорить не хочется, ибо одно упоминание о них вызывает у автора желание отложить рукопись и отправиться на поиски чего-нибудь горячительного, исключая, разумеется, одеколон, лосьон и гуталиновый крем «Кавказ». У автора давно уже созрела мечта — дописав роман, тихо спиться на окраине небольшого русского города вроде Арзамаса или Растяпино, ныне Дзержинск Нижегородской губернии. Да много ли нам надо, незаметным русским литераторам? Написать более-менее приличную книгу и тихо скоротать остаток дней своих в покое и относительном уюте. И чует сердце, что придется утешать свое самолюбие под родной полтавской грушей, где и пишутся эти строки… Но прежде — дописать роман. Бодрись, читатель, дело идет к развязке!

Сколько раз в моих любимых книгах развязка наступала на банкете, бале, ужине: «Мертвые души», «Ревизор», «Мастер…» А романы Достоевского! Нет, решительно, русским авторам удобнее всего «кончать дело» таким образом. Что ж, в жизни тоже часто так бывает. А искусство, как выражался Николай Васильевич, прежде всего примирение с жизнью, а потом уж ее отражение. Да-с…

Итак, публики на приеме было много. Город, как вы помните, был известен стабильностью своих привязанностей. Здесь были все свои популярные люди — те самые, что собрались на эстраде в начале нашей истории: веселая вдова, врач-натуропат, раввин и директор банка. Конечно, произносились речи — недлинные и неумные. Все отмечали небывалый успех концерта. Зазвучали первые тосты.

Всем хотелось после концерта снять напряжение. Напитков было много, и гости не стеснялись в выборе. Кураноскэ пил водку сакэ, разбавляя ее кипятком, и как бы не очень интересовался происходящим. На янтарной грозди винограда он внимательнейшим образом разглядывал божью коровку. Любознательный Келлер все никак не мог успокоиться:

— Да, но благодаря кому такой успех, господа? Не вижу среди нас господина Режиссера. Неужели его забыли пригласить? Ай-яй-яй!

— Господин Режиссер! Господин Режиссер! Пожалуйте к нам!

— Тост за господина Режиссера!

— Здоровье господина Режиссера!

— Я счастлив, я безмерно счастлив, — Келлер жарко жал режиссерскую руку, — Странно, что до сих пор в большом музыкально-театральном мире вы мало известны.

— Абсолютно неизвестен, — мягко улыбнулся Режиссер.

— Почему же? Вам необходимо делать имя! Впрочем, я не верю. Здесь что-то не так.

В разговор вмешался Мэр:

— История знает массу примеров, когда великие люди не были признаны при жизни. Пожалуйста — Шуберт. Но теперь мы пойдем навстречу. Режиссер делает имя городу, город — Режиссеру! За удачу! За триумф!

В это время появился дирижер. Его вели под руки два музыканта. Только сейчас можно было как следует рассмотреть его. Весь он был неприятно бел, словно вываренное больничное белье. Лицо, руки, шея — все превратилось в морщинистые руины. Волосы совершенно седы, а взгляд — как у разбуженного среди ночи ребенка. Только хорошо знавшие его люди могли с трудом признать в этом впавшем в маразм старике вчерашнего энергичного маэстро. Он кланялся, расслабленно пожимал руки и всех приветствовал нелепой фразой:

— Покорно вам признателен…

Директор поднес дирижеру бокал крюшона:

— Мы тут пьем за здоровье нашего гостя — господина Режиссера.

Все ждали, что дирижер что-то скажет. Мэр даже поторопил его: «Неужели вам нечего сказать? Или пожелать господину Режиссеру?»

— Как же, как же… — Дирижер пошамкал губами: — Он… и мы… достигли в этом концерте совершенства. Тайна небесных сфер… Но только… Тоска… Почему такая тоска? — Дирижер неуверенно приложил слабую руку к груди, — А пожелать? — продолжал он, блуждая взглядом по сторонам, — Пожелать вам хочу лишь одного… как, впрочем, и себе… Скорейшей могилы, — И, подумав, дирижер вдруг нежно, будто обращаясь к невидимой возлюбленной, добавил: — Замечательно… Могилы прохладной, слегка влажной и обязательно глубокой. Во-от…

— Уводите, — сделал Мэр еле заметный знак, и музыканты под руки увели дирижера прочь.

— Господа, да он не в своем уме, — Келлер рассыпался в извинениях перед Режиссером. — Беднягу убила музыка… Это бывает. История знает такие примеры. В 1762 году произошел подобный случай с графом Альберти…

— Не стоит обращать на беднягу внимание, — поддержал Мэр, — Оркестр! Прошу что-нибудь веселое, но возвышенное! Штраус! «Императорский вальс»!

Грянул вальс. Постепенно нашлись и желающие танцевать. С каждым тактом их становилось все больше.

Матвей стоял в стороне у стола. В такт музыке он наливал себе маленькую рюмочку чего-нибудь покрепче и, чокаясь с бутылкой, спрашивал:

— Летим?

— Лети-им! — отвечал он сам себе голосом товарища Зубова и переходил к следующей бутылке. Уверенный в скором отбытии, он расслабился и разрешил себе перепробовать все напитки.

К нему подошла Клара с подругой Гретой, которую и представила Матвею как большую любительницу балета. Грета давно уже мечтает побывать в Москве и посмотреть балет Большого театра.

— Только, говорят, зимой к вам нужно ехать в двух шубах?

— У меня нет ни одной, — поднял Матвей очередную рюмочку, — И живой. Я, дамочка, родился в снегу.

Грета зааплодировала удачной шутке.

— Господин Матвей, а какие произведения самые популярные у вас на родине?

— За симфонии не скажу, — Матвей галантно подал дамам бокалы и налил себе очередную рюмочку с чем-то чрезвычайно зеленым.

— А из песен-танцев? Казачок?

— «Очи черные» — сто лет уж поют и пляшут.

— Это как в ресторане?

Матвей обидчиво принялся объяснять, что в этой жемчужине есть все: нежность, страсть, отчаяние — так занесет в выси поднебесные, что не скоро вернешься. Не хуже Девятой бетховенской!

— Так покажите же нам! — Грета зарделась от волнения.

Матвей смутился, но та настаивала. Вокруг собралась небольшая толпа, все наперебой упрашивали Матвея. Из круга выдвинулся Режиссер:

— Дамам отказывать неловко. Нехорошо, — Повернувшись к оркестру, он махнул рукой. Оркестр дал мощное вступление. Матвей поплевал зачем-то на ладони и с оттяжкой стал печатать по идеальному паркету мощное вступление: «Оч-чи страс-с-стные и пр-рекр-р-р-асные!» Сделав проходку, он уже начал дробить, закидывая голову и приглашая в круг желающих. Оркестр набирал темп. Грета вышла в круг первая, темп все нарастал — и вскоре в круге оказалось уже человек пятнадцать. Европейцы прыгали и размахивали руками кто во что горазд, а Матвей в центре круга выбивал дробь в своем вышитом расписном костюме, в такт оркестру выкрикивая-подпевая: