Читать книгу "Телохранитель - Деон Мейер"

За первой дверью слева была кухня. Занавесок на окнах не было, в полумраке белела эмалевая крышка старой плиты. Слева и справа были еще две двери, обе были открыты. Ванная слева. Спальня справа.

Я постоял у двери спальни. Тихо.

Я пошел дальше. По обе стороны от меня были еще две двери. За обеими оказались спальни, та, что справа, была побольше. Наверное, здесь спит Стеф Моллер. Что-либо разглядеть было невозможно. Я шагнул в комнату, зажмурил глаза и задержал дыхание, но ничего не услышал, кроме биения собственного сердца.

Я вышел, тихо переставляя ноги с пятки на носок, — молча, неслышно. Добрался до третьей спальни.

Она была пуста. В доме никого не было. Моллер еще в пути, а может, ночует где-нибудь в гостях. Я вернулся к парадной двери — чуть быстрее, потому что в доме явно никого не было и меня никто не слышал. Потом я немного постоял на веранде. Двор был странно тихим. Домики рабочих находились слева от меня, с восточной стороны. Чтобы добраться до них, мне придется преодолеть метров сто пятьдесят открытого пространства и еще пройти по скрипучему гравию. Высокая трава на расстоянии двух метров от домиков была скошена. Главное — добраться туда, и я буду прикрыт.

Домики лепились на склоне холма неровным рядом, ясно видные при слабом свете заходящей луны и звезд на небосклоне. Других источников света не было. Начать можно с крайнего левого домика, ближайшего к центральной усадьбе. Но… нужно ли осматривать все домики подряд? В одном из домиков живет косоглазый Септимус, а будить его мне не хотелось. Но в котором домике он живет? Сказать заранее было невозможно. Наверное, не в самом первом — никому не хочется спать слишком близко к хозяину. Я поставил на второй домик.

В каком по счету доме живет человек, которого я ищу? В четвертом или пятом?

Теоретически — в любом. Я отправился в опасный путь по открытому пространству, держа пистолет наготове. Я поблагодарил богов за то, что Стеф Моллер не держит сторожевых собак. Приходилось ступать очень осторожно — шаг за шагом, чтобы не потревожить спящего. Я шел по направлению к высокой траве слева от первого дома, не спеша, гадая, в каком доме он спит — в третьем или четвертом — и что он скажет, когда я приставлю «глок» к его виску и осторожно разбужу его.

До травы пятнадцать метров… десять… Надо сосредоточиться, чтобы не пробежать оставшиеся пять метров. Я не должен шуметь. Когда я наконец благополучно добрался до дома, то сел на корточки и посмотрел на окна. Занавесок нет. Верхняя и нижняя половинки двери из дерева, краска облупилась.

Пригибаясь, я пошел по траве к следующему домику. Его окна закрывали грязные и рваные, когда-то белые, тюлевые занавески. Где Септимус? А вот он, Септимус, спит, ничего не ведает. Он мне не нужен. Я сел на корточки. В окне домика номер три я увидел выцветшие желтые занавески и вспомнил слова Мелани Постхумус о том, что она купила веселенькую и яркую желтую материю. Теперь все ясно.

Я нашел его, Эмма, я нашел неуловимого Якобуса Леру, также известного под именем Коби де Виллирс. Убийцу, которого разыскивает полиция, активиста, человека-загадку.

Внезапно позади меня из густой травы выросла чья-то тень, кто-то мягко приставил к моей щеке ружейный ствол и дрожащим голосом произнес:

— Брось пистолет, или я вышибу тебе мозги!

38

От внезапного гнева или страха мозговое вещество надпочечников выбрасывает в кровь гормон эпинефрин. Я вычитал про это в тюрьме в одной научно-популярной книжке. Эпинефрин ускоряет сердечный ритм, повышает уровень сахара в крови и давление, сокращает зрачки и капилляры кожи, поэтому, если вас ранят в таком состоянии, вы потеряете меньше крови. Эпинефрин помогает организму справляться с кризисными ситуациями. Его еще называют реакцией «борись или беги». Но в литературе не говорится, какое действие оказывает данный гормон на мозг: глаза застилает красная пелена, а головной мозг упорно игнорирует временное помешательство.

Если к твоему виску приставлен оружейный ствол и если рука, которая его держит, мелко дрожит, бесполезно бороться, бежать или сходить с ума. Все, что можно сделать, — постараться удержать себя в руках и нейтрализовать действие эпинефрина с помощью предельной концентрации. Для этого нужно медленно и глубоко дышать и не шевелиться.

Тень за моей спиной ждала другого.

Он сильно ударил меня прикладом по черепу и сказал:

— Брось пушку, мать твою!

Судя по его голосу, он не владел собой. Голос у него был взволнованный и пронзительный, что очень мне не понравилось. Я медленно опустил «глок» и положил его в траву.

— Кто ты такой?

Мне хотелось посмотреть на него, но он сильнее прижал ствол к моему виску.

— Я Леммер, — спокойно проговорил я.

— Чего ты хочешь?

— Якобус, я работаю на твою сестру. На Эмму Леру.

— У меня нет сестры.

Он был как сжатая пружина. Ствол задрожал сильнее. Я его не видел, но почувствовал, что палец на спусковом крючке напрягся.

— Значит, я ошибся и прошу у тебя прощения.

Он ожидал не такого ответа. На две доли секунды, на два удара моего сердца он замолчал, а потом сказал:

— Не ври.

Я заговорил ровно и тихо:

— Якобус, я не вру. Мне правда очень жаль. Особенно Эмму. Ей так хотелось снова увидеть брата. По-моему, она на самом деле любила его.

— У меня нет сестры. — Голос его стал выше на пол-октавы. Моя попытка успокоить его не слишком удалась.

— Я знаю, Якобус. Я тебе верю. Моя работа здесь закончена. Я пойду и скажу ей, что у нее больше нет брата.

— Точно.

— Пожалуйста, разреши мне встать. Больше я тебя не побеспокою. Пистолет можешь оставить себе.

Он задумался над моими словами; пока он думал, ствол на несколько миллиметров отодвинулся от моего виска.

— Почему ты искал меня здесь? — Голос уже не такой отчаянный и пронзительный.

Я продолжал беседовать в легкой, непринужденной форме:

— Мы с Эммой приезжали сюда неделю назад. В сарае я заметил три кофейные кружки. Но Стеф сказал, что их с Септимусом только двое. Вот я и решил, что здесь кто-то прячется.

Он не ответил.

— Ты услышал птиц, которых я вспугнул, — сказал я. — Ты очень наблюдателен.

— Турачи, — сказал он.

— Ты неплохо двигаешься в зарослях. Я тебя не слышал.

Он нерешительно переминался с ноги на ногу, как собака, которая долго неслась за автобусом, догнала его и теперь не знает, что с ним делать.

— Якобус, я встаю. Я встаю медленно. Потом я уйду и больше тебя не побеспокою. Мое дело сделано.

— Нет.

Я понимал, почему моя идея ему не понравилась.