Читать книгу "Мусорщики "Параллели" V - Георгий Сидоренко"

и тот, кто стоял за ним, своё обещание? Можно ли ему верить? Он ведь не убил меня, хотя это было бы разумным!.. Аджит попался в ловушку Глицинии, так как верил в их договорённость… Нет, он не обманет. Но когда они это провернут и как? Впрочем…»

Исикава внутренне улыбнулся, понимая, что ему больше не суждено увидеть Кена Рёму. Он не сможет часами с ним разговаривать о великих перспективах и пытаться найти способ решения волнующих их проблем и трагедий. Он… никогда больше не сможет быть рядом с ним… со своим возлюбленным Кеном.

По щекам Исикавы потекли горячие слезы, и он начал смеяться. С каждой секундой его смех становился всё громче и громче, излучая облегчение и озарение. Не ожидавшей подобной реакции, Дэвид убрал руку и вопросительно посмотрел на Чуви, что не меньше его был поражён тому, как себя вёл Исикава. А их пленник просто понял, что ему нужно было сделать и он это сделает. Он не даст им узнать всё, что он помнил и знал. Пусть Рёма посчитает это за предательство, но это совершенно не так. Он подарил своему Кену шанс. Шанс осуществить свою мечту.

Исикава хотел хотя бы ещё раз увидеть Кена, но вдруг в его памяти всплыл образ отца с его безжизненными глазами. Он вспомнил, как он его проклинал, при этом проливая горькие слёзы, а спустя годы отец умер в нищете, всеми забытый. И лишь теперь Исикава понял, что у него сейчас были точь-в-точь такие же глаза: тлеющие угольки некогда бушующего пламени. Он перестал смеяться, а на лице появилась гримаса боли. Он глубоко вдохнул и, что есть мочи, крикнул:

— Прости меня, Кен, но это единственное, чем я мог тебе помочь!

Затем на его лице появилась улыбка, полная облегчения, и Исикава Масамунэ, по прозвищу «Тваштра», испустил дух.

Глава 27 "Решение Несут-Бити"

— Он мёртв, — спокойно ответил Дэвид, вновь способный внятно говорить, когда после непродолжительного замешательства он дотронулся до холодного лба Исикавы. На лице вора застыла усталость и удовлетворённая улыбка.

— Что? — резко переведя взгляд с Масамунэ на Шепарда, растерянно произнёс Чуви, выпуская из-за рта не закуренную сигарету. — Как это умер?

— Это значит, что его организм больше не функционирует, — с холодным сарказмом, ответил Дэвид. — Сердце не бьётся, лёгкие не качают воздух, нервы перестали отправлять импульсы по всему телу. Хотя, когда ты в последний раз умирал по-настоящему?

— Не так уж и давно, — слабо парировал Чуви, а затем он громко крикнул, перекрывая шум надвигающейся людской толпы. — Сплин живо вытаскивай его!

Сплин не ответил, но при этом, словно из-под воды, показалось и всплыло на поверхность тело убившего себя вора. Чуви схватил труп за грудки и оттащил его чуть в сторону. Он присел возле него, положил на грудь правую руку и мягко надавил ею. Тело изогнулось, а конечности дёрнулись и вновь замерли. Чуви повторил движение рукой, и труп вновь изогнулся, дёрнулся и бесшумно замер. Мусорщик в третий повторил движение и вновь безрезультатно. Затем он обратился к Дэвиду:

— Тебе удалось, что-нибудь узнать?

— К сожалению, не удалось, — не сразу ответил Дэвид, внимательно всмотревшись в Исикаву. — Он сопротивлялся до последнего. Когда же мне удалось пробить его оборону, случилось то, что ты и сам видел, а потом он взял и умер.

— А я думал, что ты, Исикава кун, был из тех людей, кто не обладают чувством юмора, — горько усмехаясь, протянул Чуви, сев рядом с почившим противником и сложив руки на коленях в замок. Дэвид увидел в глазах мусорщика настолько странные оттенки печали, что он вновь задался вопросом об истинной личине Чуви, которую звали Камалем.

Возле них всплыл Сплин, его взгляд был направлен в сторону входа. Через секунду в зал ворвался поток вооружённых людей во главе с хатиа Сепду. Они начали осматриваться по сторонам в поисках врагов, но увидев мусорщиков, воины осторожно переглянулись. Хатиа начал сверлить взглядом Чуви, но тот и не думал отзываться, и поэтому он переключился на Дэвида. Тот в свою очередь многозначительно развёл руками, и Сепду, тяжело вздохнув, отдал приказ солдатам обследовать помещения Архива. В зале, кроме мусорщиков остался хатиа и его охранника. Сепду поднялся по развалинам к троице и всмотрелся в труп. Он открыл рот и хотел что-то спросить у Чуви, как в зале раздался пронзительный крик, полный боли, а затем озлобленные причитания:

— О, великий Осирис! Что здесь произошло?! Великая библиотека моего септа осквернена!

Почти все обернулись, чтобы увидеть побледневшее и безумное лицо главного архивариуса

Амон-Ра Нерет-Ресета. Он посмотрел на мусорщиков, обвинительно направил на них палец и истерически закричал:

— Вот значит, как ты исполняешь свои обязанности, Камаль!

Чуви, что все ещё смотрел на труп Исикавы, медленно повернул голову к архивариусу и уставился на него пронзительным уничтожающим взглядом. Амон-Ра испугано вскрикнул и, споткнувшись, упал. Чуви поднялся, спрыгнул вниз, и не спеша подошёл к дрожащему хатиа, доставая из воздуха сигарету. Остановившись возле испуганного старика, он затянулся, выпустил вверх клубы дыма и, хищно улыбнувшись, спокойно ответил:

— Можете не переживать по этому поводу, старший архивариус, я лично выплачу компенсацию по устранению возникшего погрома. Из личного фонда, если вам так будет угодно.

— Ему будет так угодно, как угодно будет мне, Камаль, — ответил за архивариуса вошедший в зал Несут-Бити. Вождь осирисийцев уверено направлялся к ним в окружении двух амазонок. Также за ними следовал церемониймейстер Каса Бат с непроницаемым лицом и Инпу Инпут, чей взгляд был полностью сосредоточен на точке, где недавно дымился пурпур пространственного портала.

Несут-Бити, между тем, прошёл мимо архивариуса, внимательно всматриваясь в тело Исикавы, и остановился рядом с Чуви. Он перевёл на него взгляд. — Не лучший исход событий для тебя, Камаль?

— Как видишь, — безразлично пожал плечами Чуви.

— Каков твой будет отчёт?

— Ну… нам удалось обезвредить Масамунэ, как видишь.

— Вы его убили или это было самоубийство?

— Самоубийство, но при этом такое я редко видел, очень редко. Он заставил себя умереть силой воли. Скорей всего искусственно устроил перегрузку нервной системы, если подумать.

— Печально. Но что с Пандорумом?