Читать книгу "Грусть не для тебя - Эмили Гиффин"

— Как будто ты этого не видел, — сказала я, чтобы сгладить неловкость, и засмеялась. — Сейчас нечего стыдиться. Надеюсь, что ты не настолько щепетилен.

Он улыбнулся, взял меня за руку и сказал, что будет все время рядом. Потом помог мне лечь. Я почувствовала облегчение оттого, что можно вытянуться, и неимоверную усталость. Все, что мне хотелось, — это заснуть, но боль была слишком сильной. Через пять минут пришел мистер Смит с акушеркой. Та установила капельницу, а он посмотрел шейку матки и сказал, что она раскрылась примерно на пять сантиметров.

Вскоре пришел анестезиолог. Никогда еще прежде мне не было так приятно видеть шприц. Я ожидала какого-то чуда — может быть, что-то вроде веселящего газа у дантиста. Но никакой легкости анестезия мне не подарила — всего лишь сняла боль. Впрочем, после мучительных схваток даже простое отсутствие боли казалось счастьем.

Все произошло очень быстро. Помню, что Итон придерживал одну мою ногу пониже колена, акушерка — другую, а мистер Смит приказывал мне тужиться. Я тужилась изо всех сил. Снова и снова. Помню, что с меня лил градом пот. Я тяжело дышала, гримасничала, как сумасшедшая, и стонала. Прошла целая вечность, прежде чем доктор сказал, что показалась головка первого ребенка. Я подалась вперед, чтобы его рассмотреть, и увидела темные спутанные волосики, а уж потом все остальное — плечики, грудку и, наконец, две маленьких ножки.

— Мальчик, — констатировал мистер Смит.

Затем я услышала, как мой сын закричал. Голос у него был хриплый, как будто он уже долго плакал у меня внутри. Я потянулась к младенцу и попросила сквозь слезы:

— Покажите мне его, пожалуйста!

— Секунду, — остановил меня доктор. — Надо перерезать пуповину.

Итон, хотите выполнить эту почетную обязанность?

— Можно? — волнуясь, спросил у меня Итон.

Я кивнула:

— Конечно.

Итон взял у акушерки большие металлические ножницы и аккуратно перерезал пуповину. Доктор завязал ее и быстро осмотрел ребенка, а потом завернул в одеяльце и положил ко мне на грудь. Я передвинула его поближе к сердцу, и он немедленно затих. А я, продолжая всхлипывать, рассматривала его прелестное личико. Нежные щечки, крошечные пухлые губки, ямочка на левой щеке. Странно, но малыш был невероятно похож на Итона.

— Он замечательный. Правда же замечательный? — обратилась я сразу ко всем.

Итон мягко положил мне руку на плечо и сказал:

— Да. Он просто замечательный.

Я наслаждалась этой минутой. Все, что мне до сих пор приходилось слышать и читать о моменте родов, просто не выдерживало никакого сравнения с моими нынешними переживаниями.

— Как его зовут? — спросил Итон.

В поисках ответа я посмотрела на ребенка. Все прежние варианты, такие напыщенные — вроде Ромео и Энцо, — казались смешными и глупыми. И вдруг мне стало ясно, как его назвать.

— Джон, — сказала я. — Его зовут Джон.

Я была уверена, что он окажется достойным этого мужественного и сильного имени. Из него получится замечательный Джон.

Потом мистер Смит напомнил, что еще не все закончилось. Акушерка забрала Джона и передала его медсестре. Я пыталась не терять свое новорожденное дитя из виду, но тут меня вновь захлестнула волна боли. Я закрыла глаза и застонала. Действие наркоза, по-видимому, закончилось. Я попросила, чтобы мне сделали еще один укол. Доктор отказался и привел какой-то довод, который я даже и не пыталась понять. Итон повторял: «Ты справишься».

Две-три ужасные минуты — и я снова услышала детский плач. Через несколько секунд после полуночи у Джона появился брат. Близнецы, у каждого из которых — свой день рождения. Хоть я и знала, что мои дети абсолютно одинаковы, но не меньше горела желанием увидеть второго. Итон перерезал пуповину, акушерка запеленала ребенка и протянула мне. Сквозь слезы я разглядела, что у второго малыша точь-в-точь такие же черты, как и у первенца, но чуть более резкие. Он был полегче, и волос у него было побольше. На лице у него застыло очень решительное выражение, которое показалось мне довольно забавным у столь крошечного ребенка. И снова я знала, как его назвать.

— Томас, — шепнула я. Он приоткрыл один глаз и посмотрел на меня с явным одобрением. — Можно мне их обоих?

Доктор кивнул и снова положил Джона мне на грудь.

Итон спросил, придумала ли я вторые имена. Я вспомнила, что второе имя Итона — Ноэл, и решила, что оба моих сына получат частичку моего лучшего друга.

— Да, — сказала я. — Моих детей будут звать Джон Ноэл и Томас Итон.

Итон глубоко вздохнул, смаргивая слезы. Он был и удивлен и тронут.

— Это… это такая честь, — произнес он дрожащим от волнения голосом.

Потом Итон наклонился, чтобы обнять нас троих.

— Я люблю тебя, Дарси, — шепнул он. — Я всех вас люблю.

32

Следующие двадцать четыре часа я не ощущала смены дня и ночи. Был просто отрезок времени с Джоном и Томасом. Итон не оставлял меня, если не считать отлучек к торговому автомату за крекерами, к медсестре за болеутоляющим и за сувенирами в магазин подарков. Он спал на кушетке рядом с моей кроватью, помогал мне в ванной и то и дело хватался за фотоаппарат.

Итон также настоял, чтобы я позвонила матери. Когда я заупрямилась, сказав, что слишком измучена для такого разговора, он сам набрал мой домашний номер на своем мобильнике и приказал:

— Возьми. Потом будешь жалеть, если не сделаешь этого сейчас.

Я взяла трубку.

— Привет, ма, — сказала я, еще до начала разговора почувствовав себя побежденной.

— Привет, Дарси. — Голос у нее был такой же холод ный и официальный, как и в сочельник. Я не стала обижаться и быстро объявила: — Я родила, ма.

Прежде чем она успела ответить, я назвала их полные имена, вес, рост и точные даты рождения. Потом сказала:

— Представляешь, ма? Близнецы, которые родились в разные дни.

Я посмотрела на Джона, который спал на моей груди, а потом на Томаса, которого держал Итон.

Мама попросила меня повторить (она записывала). Я повторила, и тогда она сказала:

— Поздравляю, милая. — В ее голосе зазвучала нежность.

— Спасибо, ма, — ответила я, а Итон велел мне поделиться с ней мелкими, но куда более существенными подробностями.

— Скажи, что Джон плачет больше, чем Томас, и у него на коленке родимое пятнышко в форме Апеннинского полуострова. Скажи, что Томас подсматривает за тобой одним глазом, — шепнул он.

Я послушалась, и, хотя реакция могла быть какой угодно, мама явно была довольна, почти рада.

— Просто невыносимо думать о том, что ты одна, — произнесла она с отчаянием.

— Спасибо, ма. Это так много для меня значит… Но я не одна. Я с Итоном, — возразила я. Вовсе не для того, чтобы спорить, просто пусть она знает, как много Итон значит в моей жизни.