Читать книгу "Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна - Сэмюэл Дилэни"

3

Откинувшись в пилотском кресле-гамаке, Джонини смотрел в черные экраны, неспособные отразить движение в гиперпространстве. У него вдруг мелькнула мысль, что он за считаные мгновения преодолевает пустоту, сквозь которую Звездные корабли веками ползли со скоростью нескольких тысяч километров в секунду. Джонини старался не замечать смутно нараставшее волнение и продолжал думать, что он – будущий галактический антрополог – должен прояснить ничтожный факт из жизни выродившейся культуры.

Как бы хотел он оказаться сейчас на планете Кретон III, в великом городе Нуктоне, увидеть серебряные залы его дворцов, черный сланец парков – наследие расы с трагической судьбой. Расы, создавшей невероятно прекрасную музыку и архитектуру – тем более невероятную, что нуктонцы не имели ни языка, ни иных способов непосредственного общения. Вот это уровень развития, вот это стоит изучать, думал Джонини.

Мир поплыл перед глазами: судно покинуло гиперпространство. Джонини очнулся от размышлений и подался вперед в своем гамаке.

В углу экрана расплывалось зеленоватое сияние Леффера. Совсем близко скоплением ущербных лун висели Звездные корабли. Он насчитал их шесть: как обрезки ногтей на пыльном бархате. Каждая из сфер, как он знал, имела около двадцати километров в диаметре. Остальные три были, видимо, затенены. И действительно, недолго проследив движение сфер, похожее на некий торжественный ритуальный танец, он вскоре увидел и ранее невидимые три. Корабли были согнаны в тесный, искусно уравновешенный хоровод на расстоянии шестидесяти пяти километров друг от друга. Эта система вращалась на орбите Леффера в трехстах двадцати миллионах километров от него и за десять лет совершала полный оборот.

Вот еще один полумесяц медленно выступил из тьмы, а другой так же медленно пропал из виду. Джонини переключил экран на бо́льшую длину волны, и чернота сделалась густо-синей, а полумесяцы округлились до зеленоватых нимбов вокруг темных сфер.

Ему достался компактный пятнадцатиметровый хронолет с шестинедельным временны́м промежутком, что для межзвездного скачка не так уж и много. Университетское «старичье» запрещало выдавать студентам более мощные машины: безответственные «юнцы» постоянно создавали пространственно-временные парадоксы, чем изрядно бесили администрацию. Кораблям побольше иногда увеличивали промежуток до двух лет. Это было несколько разумнее: если ситуация оборачивалась катастрофой, а ее критический момент был раньше, чем шесть недель назад, пилоту такой машины, как у него, приходилось несладко. Можно было либо курсировать в прошлом от критического момента до кульминации и обратно, посылая отчаянные призывы о помощи (которые вряд ли кто услышит), либо положиться на удачу и выйти в настоящее. А удача редко благоволит участникам космических катастроф. Поэтому администрация вечно жаловалась на несчастные случаи со студентами, а Джонини считал, что все это дело устроено крайне несправедливо.

Когда до кораблей оставалось чуть более полутора тысяч километров, он сбавил скорость до трехсот двадцати километров в час и стал медленно облетать систему, гадая, как узнать среди сфер «Бету-2». И с чего начать: обследовать пустую «Бету» или поговорить с обитателями одного из других кораблей (если разговор вообще возможен)?

Был и третий вопрос, хоть и не относящийся прямо к его исследованию. Последний отрывок рапорта, что он прослушал с библиотечного кристалла, относился к другому пустому кораблю – «Сигме-9».

«…Практически выпотрошен, – сказал голос из проигрывателя. – Вырван огромный кусок, и сквозь брешь видны внутренности корабля, которые как-то странно переливаются в свете Леффера. Остаток корпуса расколот, считай, надвое. Выживших, конечно, быть не могло. Даже удивительно, как инерция и автопилот удерживали эти развалины на заданном курсе».

Джонини увеличивал картинку, пока сферы не заполнили огромный, во всю стену, экран. Постепенно на свет показался еще один корабль, который, без сомнения, и был «Сигмой-9». «Сигма» напоминала расколотое яйцо, из трещин тут и там выглядывала путаница стальных балок. Главное повреждение действительно составляла гигантская брешь. От нее во все стороны расходились разломы, из которых свисали на проводах какие-то обломки.

Он решил было, что на корабле произошел мощнейший взрыв. Но, исходя из конструкции судна, взрыв, способный вырвать такой кусок корпуса, разнес бы в клочья и все остальное. Приходилось исключить и удар извне: картина никак не соответствовала известным ему законам коллизионной физики. Если вдуматься, такие повреждения, как у «Сигмы», были невозможны в принципе. И все же вот она, искалеченная, висела в пространстве прямо перед ним…

Он поручил механо максимально приблизиться к системе и, переключив экран на нормальное увеличение, наблюдал, как растут огромные сферы. Когда до ближайшей из них оставалось сто пятнадцать километров, он остановил судно и какое-то время рассматривал ее, но к разгадке не приблизился. Наконец он снова двинулся вперед, сбавив скорость до ста пятнадцати километров в час, чтобы было время подумать. Когда до столкновения оставалось сорок две секунды, он резко вдавил кнопку остановки времени.

И время остановилось.

Джонини пребывал в коконе временно́го стазиса, а его суденышко висело в трех метрах от поверхности Звездного корабля. Он переключил экран на подвижное воспроизведение. Изображение начало расти и вскоре окружило его со всех сторон. Потом он опустил объектив настолько, что теперь казалось, будто он стоит на корпусе корабля. Джонини огляделся.

Горизонт был пугающе близок. Некогда гладкие пластины обшивки напоминали старый дырчатый сыр: полусгнившие, в бородавчатых бороздах и шелушащихся вздутиях, словно светящиеся чем-то зеленым, ярче света далекого солнца. Он поднял голову.

И затаил дыхание. В четырнадцать раз огромнее Луны, видимой с земной поверхности, над ним нависала «Сигма-9». Он знал, что в этом типе стазиса все неподвижно. Знал, что защищен обшивкой, что находится в считаных минутах от десятка звезд и их безопасных планет. Но застывшая, изуродованная, грозная «Сигма», казалось, летела сквозь черноту прямо на него.

Он вскрикнул, одной рукой заслонил глаза, а другой ударил по рычажку подвижного воспроизведения… Теперь он снова был на корабле, а гигантский экран опять уменьшился до двухметрового иллюминатора. Джонини трясло.

Нет, человеческий разум все еще не готов к бесконечности пространства. В такие минуты хочется схватиться за что-то материальное, пусть даже за ободок стекла собственного космошлема. Но «Сигма», разбитая, мерцающая зеленым огнем… В ней тоже было что-то пугающее – настолько, что он не смог смотреть на нее дольше секунды: казалось, она валится на него и хочет поглотить. Что же это было за мерцание?

Джонини разжал вспотевшие пальцы, вцепившиеся в подлокотник кресла-гамака. Мерцание? Нет, должно быть, это оптическая иллюзия, такая же, как движущаяся «Сигма». Он пребывает во временно́м стазисе. Никакого мерцания в стазисе быть не может. Но тут ему опять вспомнилось размытое зеленое сияние, возникавшее тут и там на обломках корабля. Он навел объектив на «Сигму», чтобы взглянуть на нее уже из привычного, ограниченного пространства штурманского отсека. Искалеченная зеленая сфера по-прежнему мерцала в темноте.