Читать книгу "Сарацины. От древнейших времен до падения Багдада - Артур Джилман"

Во время халифата Аль-Мустанджида, в 1164 году, Багдад посетил Вениамин Тудельский. В то время в Персии были страшные беспорядки, наместники, нарушившие данную присягу, добивались независимости и ссорились друг с другом из-за власти над страной. По смерти Мелик-шаха империя Сельджуков была поделена на четыре части, каждой из которых стал править суверен, именуемый султаном. За этим событием последовали новые беспорядки, а династия Фатимидов должна была вскоре навсегда исчезнуть в Египте.[118]

Вениамин Тудельский оставил нам описание столицы халифата в дни его упадка. Он пишет, что халиф пользовался той же высшей властью над всеми магометанскими царями, как папа — над христианскими властелинами, хотя, без сомнения, это высшее положение — чистейшая формальность. Дворец халифа имел протяженность три мили (вернее, территория дворца, включавшая и парк). Парк был полон разнообразными сортами деревьев и всевозможными зверями. В пруд поступала вода из Тигра, и когда бы халифу ни вздумалось развлечься или позабавиться, птицы, зверье и рыба были для него и его гостей тут же наготове. Вениамин особо подчеркивает, что к евреям он относился весьма приветливо, понимал их наречия, был осведомлен в области древнееврейского права, читал и писал на иврите. Он не любил того, чего не заработал собственными руками, и поэтому создавал произведения, которые продавал своим сановникам. Он представлен как выдающийся, добросердечный правитель, хотя и недостижимый для простолюдинов — он отказывался увидеться даже с пилигримами, посещавшими Багдад по пути в Мекку. Он имел привычку отвечать на петиции правоверных, которые желали бы видеть его лицо, выставляя из окна край своих одежд и позволяя их целовать, что пилигримы и делали с огромным рвением. Дворец описывался как большие здания, с колоннами из золота и серебра, с запасами драгоценных камней.

Раз в году, во время месяца Рамадан, халиф обычно покидал дворец и позволял гостям города и своим подданным созерцать его обличье. Затем, оседлав царского мула, одетый в парадные одежды из золотых и серебряных тканей, с тюрбаном, украшенным бесценными каменьями на голове, укрытый покрывалом, символизирующим смирение, он направлялся вместе с процессией в мечеть, сопровождаемый свитой знатных лиц из Аравии, Мидии и даже Тибета, также в роскошных одеждах. Все, кто шел следом, были одеты в шелк и багряницу. На улицах все танцевали и пели от радости, люди громко кричали: «Будь благословен, наш господин и повелитель!» Пожелание должным образом принималось, и халиф входил в мечеть, поднимался на деревянный помост и начинал комментировать законодательные документы, после чего благословлял присутствующих и приносил в жертву верблюда, мясо которого разделял среди знатных лиц, которые все жаждали отведать мясо, приготовленное руками монарха. Халиф возвращался во дворец другой дорогой, причем его путь тщательно охранялся, так чтобы никто не наступал на его следы на земле. Он казался чрезвычайно озабоченным здоровьем населения, и по его указанию были построены 60 лечебниц, где пациентов лечили и кормили до тех пор, пока они не избавлялись от своих болезней. Помимо этого у него был большой приют для душевнобольных, где они были прикованы цепью и также имели уход, и время от времени проводились осмотры, чтобы проверить, к кому из них вернулся разум, и все это делалось из чистого благочестия и человеколюбия. Сам Багдад представлен в окружении садов и парков, с красивыми пальмами, город, не похожий ни на один другой в Месопотамии. В нем не только множество купцов из всех стран, занятых торговлей, но и мудрые философы тоже приняты радушно, и много людей науки, а также волшебников, искусных в колдовстве.[119]

В то самое время, когда Вениамин Тудельский описывал великолепный город Багдад, если только хронология верна, в далекой Татарии (не имеющей ничего общего с древнеримским Тартаром) родился человек, которому на роду было написано свергнуть халифа, его дворец, Багдад и все сарацинское правление. Чингисхан (это имя имеет несколько разных написаний) был уроженцем самых малоизвестных мест, откуда свирепые орды время от времени изрыгались во владения халифов. Он увидел свет в 1165 году, в суровых краях севернее Великой Китайской стены, где правил его отец.[120] Мальчик в раннем детстве остался сиротой, но принял бразды правления, и к 1203 году стал одним из величайших вождей в своем краю. Затем, на общем сходе представителей различных татарских кланов, которые он подчинил, его признали величайшим ханом — Чингисханом, а кто-то из присутствовавших жрецов провозгласил, что ему суждено стать повелителем всего мира. Несколько лет спустя он рискнул проникнуть в Китай, взяв приступом эту великую стену, что на протяжении 1400 лет считалась достаточно надежной преградой от нашествий с севера, и вот уже Пекин у него в руках.

Мало-помалу Чингисхан наседал на могучих Сельджуков: он взял Бухару и Самарканд, распространив свои владения от Сигона до Персидского залива (ок. 1220 г.). В 1227 году, готовясь к очередным завоеваниям, Чингисхан умер, а его кровавый скипетр перешел к сыну. Говорят, что в войнах и резне он загубил пять или шесть миллионов жизней своих соплеменников. Однако в его законах и методах управления обширными территориями прослеживалась цивилизаторская тенденция. Сыновья и внуки Чингисхана продолжили его успешную карьеру и расширили границы владений от приморских районов Китая через всю Россию к границам Германии и Польши. Его внук Хулаку, который был первым султаном Персии, искоренил чудовищных ассасинов и захватил Багдад, предав смерти халифа Мутасима, вместе с ним принеся в жертву, следуя тогдашним преувеличенным данным, долгое время принимавшимся на веру, 1600 жителей столицы! Временное царствие халифов, таким образом, прекратило свое существование, хотя дядя Мутасима нашел убежище в Египте в 1261 году, где установил духовную власть, продолжавшуюся до 1577 года.

Так, среди стонов тысяч умирающих и ликующих буйных криков победивших татар и монголов халифат, который создал Багдад и в течение пятисот лет был величественным центром искусств, науки и поэзии, исчез навсегда. Но ислам не умер.

Сто восемьдесят миллионов человек продолжают исповедовать учение пророка. Пять раз на день простираются они на молитвенных ковриках и поворачивают лицо в сторону священного для них места, произносят молитвы, которым Он научил их. Ежедневно голос муэдзина слышится с тысяч минаретов, призывая правоверных перейти от созерцания этого света к размышлениям о том свете. И ежегодно, как только приближается месяц Махаррам, миллионы верующих переживают скорбь о «мученике Кербалы» и совершают труд душевный такого высочайшего накала, что их правители трепещут перед ними.