Читать книгу "В кругу семьи. Смерть Иезавели - Кристианна Брэнд"

– Мне не доводилось обращаться к графу, – сказал Коки. – Но в данном случае это было мужское имя. Ну или сценический псевдоним.

– Конечно, я это скоро поняла. Потом я решила нажать отбой и набрать номер заново, поэтому, боюсь, пропустила то, что было сказано дальше. Однако дома все не отвечали, поэтому я стала слушать, и там рассказали довольно длинную историю о чудесном шансе и Микки Бэлконе[11]. Тут, признаться, я стала слушать во все уши, потому что приятно же, когда кому-то выпадает чудесный шанс и о нем говорит сам Майкл Бэлкон…

– И почему чуть что, так Майкл Бэлкон? – заметил Коки.

– Да, надо сказать, действительно, всегда он! – сказала Франческа. – И все вечно называют его Микки… Ты имеешь в виду, что Эрла Андерсона обманули и Майкл Бэлкон о нем не говорил?

– Уверен, Майкл Бэлкон о нем и слыхом не слыхивал.

– Ну тот человек сказал, что очень даже слыхивал и что Микки Бэлкон прямо-таки восхищен талантом Эрла Андерсона. Он упоминал и много других имен, но, боюсь, здесь я немного пропустила, потому что мне надоело ждать, и я попросил оператора проверить мой номер. Она это сделала, и я, наконец, прозвонилась. Я только услышала, как тот человек сказал: «Ладно, встретимся в половине двенадцатого в «Золотом Голливоге». И еще он, кажется, объяснял, где это, и добавил, что в петлице у него будет красная гвоздика, вроде как без нее Эрл Андерсон его не узнает. Потом дома взяли трубку, и оказалось, что няня все это время была в ванной, а у ребенка все в порядке. И почему-то автомат не съел монетку, так что я забрала свой двухпенсовик и ушла. Учитывая, сколько времени я потратила, Коки, думаю, это справедливо, правда?

Коки не желал размышлять, насколько честно со стороны Франчески наказывать телефонную компанию за то, что ее нянька долго принимает ванну.

– Что такое «Золотой Голливог»?

– Один грязный паб, дорогой, по дороге на Мейденхед. Снаружи псевдотюдор, внутри – красная кожа и хром, и танцы в зале, который прежде был сараем и лучше бы им оставался.

– Ясно. Франческа, ты не могла бы описать звонившего?

Увы, зря он надеялся. Мужчина привалился к стенке будки и горбился, у него была мягкая шляпа и, насколько она помнила, макинтош. Но он стоял к ней спиной.

– А точно мужчина?

– Одет он был как мужчина, – с сомнением промолвила Франческа. – Но я не могу утверждать, что он не был переодетой женщиной, если ты об этом. Я его не разглядывала: мы стояли друг к другу спиной. У меня осталось смутное воспоминание о мягкой шляпе и макинтоше, однако на Пикадилли в ту ночь так был одет чуть ли не каждый: было ведь холодно, помнишь? Большинство мужчин надели бы макинтош.

Инспектор Кокрилл знал одного мужчину, который носил макинтош всегда.

– Как звучал его голос? Ты можешь назвать мне… какие-нибудь особенности?

Голос был обычным, мужским. Не слишком старый голос и не особенно молодой, не высокий и не низкий, не скрипучий, по-видимому, никоим образом не замаскированный. И не «иностранный».

Кокрилл позвонил в Ярд и пересказал все это инспектору Чарлзворту.

– Человек среднего роста! – воскликнул Чарлзворт. – Обычный голос без акцента. В ту ночь, когда Эрл Андерсон исчез! Его выманили – такой парень, как Андерсон, помчался бы куда угодно, почуяв запах работы. Вниз по дороге на Мейденхед! Преступник ждал его там, остановил машину, вероятно, заставил выйти на обочину и стукнул по голове, задушил, затащил в траву и отрезал голову. Невысокий человек, мужской голос без акцента. А после девяти часов в тот вечер Эдгар Порт был в своем пансионе, один в комнате, так он говорит. У него нет алиби. – Чарлзворт щелкнул пальцами и хлопнул по столу кулаком. – Мы его поймали!

Не было смысла возвращаться на конференцию. Кокрилл забрал шляпу, нахлобучил ее на голову и вышел на солнечный свет, сцепив руки за спиной и глубоко задумавшись. Он перекусил в «Мэйсон Лайонс», а затем, все так же в глубокой задумчивости, прошел через Парк и вышел к воротам на Бейсуотер-роуд. Мисс Сволок сидела на скамейке у ворот. Увидев ее, он сменил направление и приблизился к ней без церемоний.

– Я как раз шел вас повидать.

Сьюзан Сволок отложила газету. Ее веки покраснели, как будто она тихо плакала, спрятав лицо за газетными страницами.

– Да? Неужели? – грубовато сказала она.

Коки сел рядом с ней, скрестив короткие ноги.

– Хотел с вами поговорить, моя дорогая девочка. Боюсь, вы можете впутать себя в большие неприятности, если не будете осторожны.

Сьюзан принялась с необыкновенной тщательностью складывать газету.

– Неужели? – снова сказала она тем же незаинтересованным тоном. Однако добавила: – Каким образом?

Коки нравилась Сьюзан Сволок. Она была девушкой, «не позволявшей никакой чепухи», прямолинейная и бескомпромиссная, как мужчина.

– Что происходит между вами и Двойным Брайаном?

Она широко распахнула карие глаза.

– Между Брайаном и мной? Абсолютно ничего!

– Но… вы его некоторым образом защищаете. Вы лжете, чтобы его защитить. Скотленд-Ярд собирается очень тщательно проверить этого молодого человека, и я опасаюсь, что вы навлечете на себя неприятности.

– Мне казалось, вы решили исключить его из числа подозреваемых? Кажется, вы даже поощряли его интерес… к Перпетуе Кирк?

– О, – сказал он. – Значит, вот куда дует ветер?

– Ветер никуда не дует, – сказала мисс Сволок сердито. – Нет никакого ветра, чтобы ему дуть.

Коки достал неизбежные папиросную бумагу и табак и сосредоточился на скручивании сигареты. Наконец он проговорил ровным голосом:

– Моя дорогая девочка, вы влюблены в этого парня.

Он не поднимал взгляда, но видел, как крупные загорелые руки сжались в кулаки, короткие ненакрашенные ногти впились в ладони.

– Какой дурой нужно быть, чтобы влюбиться в Брайана Бриана!

– Влюбленность часто не самая здравая вещь на свете, – сказал Коки.

Сьюзан продолжала, не слушая:

– В моем возрасте! Сильно за тридцать – и влюбиться! Страдать, как школьница, от неразделенной любви! – Она посмотрела на свои руки, на свои сильные ноги и крепкие крупные ступни. – Как будто какой-нибудь мужчина может меня полюбить! Я сама как мужчина – большая и некрасивая… – Она зашуршала газетой, обмахиваясь ею, как веером. Две слезинки потекли наперегонки по ее смуглым щекам. – Посмотрите на меня! Посмотрите! Даже… даже в страдании я скорее… скорее смешна. Сижу здесь, плачу в «Таймс» из-за пары голубых глаз, которые даже ни разу не взглянули в мою сторону. Пытаюсь притворяться перед собой, что я не просто втюрилась, а испытываю великую страсть… – Сьюзан вытерла щеки тыльной стороной ладони и быстро взяла себя в руки. – Что ж, теперь, полагаю, я себя выдала целиком и полностью. Но вы не можете презирать меня больше, чем я сама себя презираю.