Читать книгу "Сага о бедных Гольдманах - Елена Колина"

– Ты что? Как это? – Лиза испугалась, что Веточка так ругается.

– Все говорили: «За Маниной спиной прожила». А думаешь, мне легко было? За ее спиной? Это тебе она была бабушка, а мне – свекровь! Я и хозяйкой-то в доме никогда не была... Полы мыла всегда, оглядываясь через попу, правильно ли мою, что она скажет... Так и прожила всю жизнь через попу... – Веточка всхлипнула.

– Мама, уезжайте, не плачь... Дед со мной останется, вы приедете в гости, потом мы... Ксения подрастет, может, захочет в Европе учиться... Мы же не расстаемся навсегда...

– Дед будет с Лизой! – важно подтвердил Моня.

Он совсем не выглядел несчастным, наоборот, казался, как никогда, оживленным и деятельным, будто мысленно потирал руки. Сыну и невестке его решение казалось дикой стариковской дурью, граничащей со старческим слабоумием, Веточка даже слово научное Косте нашептывала: «Деменция, Костя, у него старческая деменция...» – но Моня-то знал, что никто из них не был настолько в своем уме, как он сам.

Моня давно мечтал навести во внучкиной жизни порядок. Лиза догадывалась, что дед строит планы взять все в свои руки – ее, Лизу, хорошенько с утра до вечера кормить, свекровь Инну Сергеевну научить наконец правильно лечиться, а уж с правнучкой, Ксенией, он состоял в такой теплой хихикающей близости, будто были они не прадед с правнучкой, а лучшие подружки. О чем могут часами шептаться два болтуна с разницей в возрасте в несколько поколений?

Моня чувствовал себя у руля. Моне открывалась новая жизнь, куда более интересная, чем безрадостное стариковское угасание в чужой стране.

– Этот их отъезд стоил мне полздоровья! – смахнув слезу, значительно сообщил Моня, когда родители скрылись из виду, растворившись в толпе, следующей рейсом «Петербург – Франкфурт». – В следующем году обещали приехать... Не знаю, доживу ли... – И тут же по-деловому добавил: – Сразу домой поедем или, может, сначала на рынок заскочим?

Если тебе восемьдесят лет, а ты еще кому-то нужен... Лизе после смерти мужа он был нужен, это дед знал совершенно точно.

Игорь умер летом, в свой день рождения. Ему исполнилось пятьдесят. Ксении было десять, Лизе тридцать четыре... В жизни Игорь не любил привлекать к себе внимание. «Я человек камерный, моя жизнь – исключительно мое частное дело», – говорил он. А вот умер он на людях, будто взял реванш за тихую жизнь. День рождения его всегда справляли на даче, там, среди людей, пьяного летнего веселья, тостов под шашлыки, вдруг схватился за сердце и умер. Даже «скорую» не успели вызвать. Лиза стояла посреди растерявшихся друзей и ошеломленно крутила в голове дикую мысль: как же так, взять и умереть при всех... «Инфаркт – вещь коварная!» – пожав плечами, объяснил Лизе врач «скорой помощи».

Первый месяц после его смерти Лиза, словно бусинки, перебирала воспоминания, стараясь нанизать на нитку самые яркие, особенные, такие, чтобы внезапно зарыдать, почувствовать – жизнь кончена! Нитка никак не собиралась. Лиза специально одиночество свое выставляла перед собой и рассматривала, как фотографию, внимательно, растравляя себя, горестно повторяла: «Я одна, одна... Мы с Ксенией сиротки...» И все равно их с Игорем жизнь представлялась ей в виде дремлющей пушистой кошки. И воспоминания приходили в голову такие же уютные, мягкие и сонные. Прозрачные дачные вечера над Ксюшиной коляской, пушистый снег, под которым они вместе катали Ксению с горки, а еще огромные пакеты с подарками под новогодней елкой, а еще однажды к маленькой Ксении пришел абсолютно пьяный Дед Мороз, Игорь снял с него шубу, бороду и шапку и сам Ксению поздравил, а еще желтые пушочки мимозы для нее и Ксении... Во всех воспоминаниях Ксения была третьей...

– Получается, что у нас как будто бы не было жизни! Я не могу вспомнить ничего, кроме пасторальных картинок. – Лиза требовательно смотрела на Машу. Понять ее могла только Маша, ни Ольга с ее здоровым мироощущением, ни тем более мать. – Ну не было у нас страсти, не было ссор и примирений, ну и что же, значит, неправильная у нас была жизнь? Нет, ты мне скажи правду, какая у нас была жизнь? – Лизе казалось, что сейчас они с Машей найдут подходящее для ее жизни слово, и тогда она сразу же откроет что-то важное для себя.

– Ты жадина-говядина, Лиза, тебе вечно чего-то недодавали, то спокойствия, то страстей... Чего тебе не хватает? Воспоминаний, как он тебя бил, пил, изменял тебе?

Маша знала, о чем говорит, она свои личные страсти хоть и преувеличивала, но в ее жизни с бывшим благополучным журналистом всего было в избытке.

– Может, ты просто ищешь себе оправданий? Игорь твой был чистый ангел, в отличие от тебя...

Ну да, были у Лизы любовники, но ведь кратковременные, не тронувшие ее душу, не мешавшие семье, она не виновата, она же только ласковее с Игорем становилась...

Сказать, что жить с Инной Сергеевной было тяжело, значило не сказать ничего. Та не переставая плакала и жаловалась на здоровье, подозревала Лизу в том, что она вот-вот выйдет замуж. Даже если Лиза спускалась за почтой, свекровь была уверена, что та вернется с новым мужем. С Моней будет полегче. К тому же Лизе хотелось квартиру, по-настоящему хорошую квартиру в центре, в ней охотничий азарт просыпался, когда думала, как можно сталинскую четырехкомнатную и родительскую трехкомнатную поменять!

Перезванивались строго по графику: раз в неделю – они, следующую неделю – Лиза. Веточка рассказывала обо всем очень подробно: где были, что видели, что купили. По их описаниям все закоулки небольшого немецкого городка были хорошо знакомы Лизе, а когда она вошла в крошечную квартирку, ей показалось, что она здесь уже бывала. Конечно, по европейским меркам мебель, посуда и бытовая техника были вчерашним днем, но для Веточки немецкий вчерашний день был самым что ни на есть радостным настоящим. Родители были всем довольны. Поправились, каждый день гуляли в парке, любовались лебедями. Веточка два раза в неделю ходила убирать чей-то большой дом, Костя иногда охранял какой-то офис. В Париж съездили. «Разве мы могли об этом мечтать? Представляешь, я – в Париже?» – спросила Веточка. Приятелей завели, сказали, что они тоже из Ленинграда. Так и не привыкли говорить «Петербург», а Лиза уже привыкла.

– Наш самолет произвел посадку в аэропорту Санкт-Петербурга.

Оказывается, она все время, что самолет шел на посадку, просидела, вцепившись в рукав «террориста». Лиза разжала кулак и виновато улыбнулась. «Террорист» улыбнулся в ответ. «Какой милый мальчик, и лицо такое умное, тонкое», – отметила Лиза.

Вырвавшись наконец из душного зала прибытия с чемоданом в одной руке, пакетом в другой и сумочкой, зажатой между плечом и подбородком, Лиза набрала скорость и стала пробираться между встречающими. Из толпы вынырнула Ксения, бросилась ей на шею, в припадке чувств умудрившись одновременно боднуть ее головой и легонько укусить за ухо. Обвитая дочкиными длинными светлыми волосами Лиза слегка пошатнулась, рядом с пышной Ксенией она смотрелась хилым подростком. Лиза локтем вытерла пот со лба, неловко повернулась и выронила сумку. Наклонилась одновременно с дочерью, стукнулась с ней лбами, засмеялась, а когда выпрямилась, поймала чей-то настойчивый взгляд. Лиза еще не узнала уставившегося на нее человека, а сердце уже ухнуло, и сразу пронзила мысль: «Вот дура-то я! Как обидно, что не встречает водитель на офисной машине!» Еще не узнала до конца, но гордо вскинула подбородок и глаза сузила, как кошка. Олег.