Читать книгу "Жрецы и жертвы холокоста. История вопроса - Станислав Куняев"

По предложению Ленина в новый ЦК должны были войти люди, «стоящие ниже того слоя, который выдвинулся у нас за пять лет в число советских служащих, и принадлежащие ближе к числу рядовых рабочих и крестьян». «Я предлагаю съезду выбрать 75—100 рабочих и крестьян… выбранные должны будут пользоваться всеми правами членов ЦК» (т. 45, стр. 343, 348, 384).

Так что местечковому большинству в государственном аппарате было чего бояться. Однако партийные верхи отвергли «ленинское предложение, а Троцкий написал в ЦК письмо о том, что такое «расширение» ЦК лишит его «необходимой оформленности и устойчивости» и «нанесет чрезвычайный ущерб точности и правильности работ ЦК». Вся еврейская часть ЦК поддержала Троцкого, и сущность ленинского письма была сведена к ленинским характеристикам кандидатов на роль генсека, в то время как идея расширения ЦК была куда более важной. Неудивительно, что среди «старых партийцев» распространились слухи, что Ленин после инсульта не в себе, потому и предлагает утопические и вредные для партии реформы. Ленин был действительно болен и, несмотря на свой авторитет, не мог уже провести в жизнь решение, которое сделало бы ЦК более «народным» и более «русским».

А письмо это настолько было революционным (или контрреволюционным, с точки зрения «иудушки Троцкого») и опасным для партийных верхов не только 1923 года, но и будущих времен, что его полностью опубликовали лишь в 1956 году.

В сущности, Ленин предлагал то, что осуществил Сталин во второй половине 30-х годов. Ленин, в отличие от Сталина, обладал мастерством открытой политической борьбы, никогда не скрывал своих планов и убеждений, и это обстоятельство могло настроить против него его ближайшее еврейское окружение. Некоторые нынешние историки выдвигают гипотезу о том, что летом 1918 года в центре такого заговора мог стоять Свердлов. А история с Каплан таинственна настолько, что даже имя ее подлинное в одних источниках публикуется как «Дора», в других «Фанни».

«Дело Канегиссера» исследовано до мельчайших подробностей, о нем написаны романы, воспоминания, исторические очерки… Об этой же местечковой «Шарлотте Корде» не известно абсолютно ничего, кроме того, что сразу после неудачного дилетантского покушения таинственная фурия была доставлена на допрос к председателю ВЦИКа («президенту») Янкелю Свердлову и через три дня следствия (от которого не осталось никаких документов) была расстреляна.

Наверное, тайна эта никогда не будет раскрыта. Любопытны суждения Шульгина о Ленине из книги «Что нам в них не нравится».

«Гениальность Ленина и состояла в том, что он в водворившемся хаосе увидел еврейского Кита, который плыл среди урагана; уселся ему на спину и поехал к своей цели народная молва, чувствующая истинное положение дела, но расцвечивающая его в легендарные краски, утверждает, что Ленин в конце концов возмутился, когда понял, что он только еврейская пешка. И тогда будто бы евреи убили его утонченным и тайным ядом» (стр. 100).

Но как бы то ни было, воспользовавшись двумя оглушительными покушениями, совершенными в один день 30 августа 1918 года, наши ашкенази развязали «красный террор», число жертв которого до сих пор неизвестно. Одни источники говорят о тысячах, другие о десятках тысяч, третьи о сотнях…

Столица погрузилась в ужас. Все, что потенциально могло сопротивляться, было раздавлено. Не исключено, что и благородный порыв Канегиссера был включен в общую схему этой исполинской провокации.

«Мы сошлись с Осипом Мандельштамом первого мая 1919 года, — пишет в своих «Воспоминаниях» вдова поэта Надежда Мандельштам, — и он рассказал мне, что на убийство Урицкого большевики ответили «гекатомбой трупов».

Но те, кто в 1918 году во время «красного террора» посеяли ветер, через 20 лет во время «большого террора» пожали бурю.

А что касается сегодняшних оценок истории, то ни Володарский, ни Урицкий, ни Канегиссер, ни несколько десятков благонамеренных сефардов не зачисляются в холокостный поминальник, в отличие от некоторых еврейских жертв 1937–1938 годов, еврейского антифашистского Комитета, «дела Михоэлса» и «дела врачей».

* * *

Анализируя события начала века, Василий Витальевич Шульгин пришел к неутешительному выводу о фундаментальном вкладе, который внесли местечковые революционеры в кровавую оргию всех трех русских революций. Он посчитал, что лишь в 1905–1906 годах в России было убито и ранено более 20 тысяч городовых, офицеров, государственных чиновников и даже рядовых солдат. Конечно, не все они были убиты еврейскими руками, но очень и очень многие:

«Мардохейская история не умерла. Время от времени дикие мысли о массовой расправе «с врагами» обуревают еврейские мозги. Что это так, нам доказали евреи-коммунисты, которые уничтожали русскую интеллигенцию ничуть не хуже, чем Мардохёй вырезал (под именем амановцев) персидский культурный класс» (В. Шульгин, стр. 154).

Как по команде, российские «мардохеи» разделились на два отряда. Один (Ахад Хам, Жаботинский, Вейцман, Бен-Гурион, Голда Меир, Пинскер, Менахем Бегин, Ицхак Шамир, Шимон Перес и т. д.) бросился в национал-сионистскую революцию, а другой (Троцкий, Зиновьев, Урицкий, Свердлов, Губельман-Ярославский, Юровский[15], Голощекин, Блюмкин, Каганович, Ягода, Бела Кун, Френкель, Розалия Землячка, Уншлихт и т. д.) в обе русские — сначала в февральскую, потом в октябрьскую.

Проницательно писал о генетической общности сионистов и российских местечковых революционеров первого призыва еврейский публицист И. Бикерман в 1923 году:

«Оба с одинаковой решительностью отрекаются от старого мира один и другой имеет каждый свою обетованную землю, которая течет млеком и медом. Это единство схем накладывает удивительную печать сходства на мышление, обороты речи и повадки сионистов и большевиков».

Сейчас об этой когорте «псов и палачей» (как поется в «Интернационале») принято говорить толерантно, с интонациями умеренного сожаления: «Некоторые евреи в России первые 20–25 лет советской власти активно ей помогали» (из статьи известного диссидента Г. Померанца, «Литературная Россия», № 28, 1990 г.).

Февраль 1917 года снял с местечковой массы все ограничения в правах, и ее питомцы вместо того, чтобы воспользоваться этими благами и свободами, сразу же показали себя во всей красе:

Моя иудейская гордость пела, Как струна, натянутая до отказа. Я много дал бы, чтобы мой пращур В длиннополом халате и лисьей шапке, Чтоб этот пращур признал потомка В детине, стоящем подобно башне Над летящими фарами и штыками. (Э. Багрицкий. «Февраль»)

От той пламенной эпохи осталось бесчисленное количество свидетельств очевидцев и участников событий, людей совершенно разных сословий и классов, порой враждебных друг другу, но тем не менее с одинаковым ужасом оценивавших небывалый в мировой истории погром, развернувшийся в России.