Читать книгу "День закрытых дверей (сборник) - Блейк Крауч"

Похлопал по вене и ввел сорок миллилитров.

Облегчение наступило мгновенно.

Эйфория.

– Энди… Энди… Энди, посмотри на меня.

Я просто стоял и улыбался, позволяя наркотической волне омыть меня с ног до головы.

– Энди…

Такая длинная вереница дней, наполненных болью и страхом, и теперь это.

Облегчение.

Власть.

– Энди…

Вайолет спасена. Милая Вайолет.

– Энди…

И гнев.

– Энди…

– Да, Лютер?

Я положил ладони на тележку и покатил ее по полу к стулу, где несколько часов назад привязал его.

– Энди, пожалуйста, выслушай меня.

Я включил питание, и у него под сиденьем загудело.

– Слушаю.

* * *

Это продолжалось два дня.

Без перерыва, без сна.

Я жег его, растягивал, замораживал, резал.

Делал все, только чтобы не убить, и он ни разу не попросил меня остановиться. Мне хотелось услышать в его голосе малодушный страх, который он наверняка слышал в моем и в голосах бессчетного количества других людей, но Кайт только кричал.

Всякий раз, причиняя ему боль, я думал о том, что он сделал со мной. С Вайолет, ее мужем, ее сыном. С Бет Лансинг. Со всеми своими жертвами – известными мне и неизвестными.

* * *

Захватив фонарик, я направился к ступенькам, ведущим под склад, и опустился на несколько пролетов в подвал.

Просто посмотреть.

Поискать запасы пищи и воды и, конечно, лекарства.

След фонарика скользил по старым шлакоблокам.

Углы затянуты паутиной, всюду крысиный помет; иногда луч отражался в паре горящих глаз, которые сразу исчезали, и слышно было только царапанье коготков крысы, улепетывающей во тьму.

Пройдя пятьдесят футов, я остановился.

Из-за двери в конце коридора доносился плач.

Я бросился к ней, потянул на себя…

И остолбенел.

Не поверил своим глазам.

Совершенно не ожидал обнаружить такое, поэтому, онемев, застыл на пороге в ожидании, что мираж рассеется, но видение не исчезало.

Комнатка оказалась совсем маленькая – наверное, каморка уборщицы.

У дальней стены стояла колыбель с двумя младенцами, и оба – один из них Макс – вопили изо всех сил.

Я обтер их, как смог.

Сменил памперсы.

Накормил из баночек с детским питанием, а потом, взяв по младенцу в каждую руку, баюкал и утешал, пока они не заснули.

* * *

В три часа утра я снова подогнал фургон ко входу в отделение неотложной помощи. Дети спали на подушках в картонной коробке, которую я втиснул между передними сиденьями.

Решив, что вытаскивать их оттуда слишком холодно и мокро, я понес младенцев через автоматические двери прямо в коробке в приемный покой. Там уже находились четыре человека: чета с ребенком, страдающим от колик, и молодой человек, от которого разило сивухой, державшийся за левую руку, обмотанную окровавленной футболкой.

– Можете сообщить медсестре, что какой-то человек подбросил двух младенцев и что мать мальчика сейчас является пациенткой этой больницы.

Они скептически осматривали меня мутными глазами.

Поставив коробку на журнальный столик, я направился к выходу; а когда автоматическая дверь разъезжалась, до меня донесся вздох матери того ребенка, что мучился коликами:

– О мой Бог…

* * *

Я ехал назад.

Я чувствовал себя странно.

Словно мне не терпелось вернуться к Лютеру.

Стеклоочистители смахивали дождевую воду, фургон несся по залитым водой улицам, а я рисовал себе сцену воссоединения Вайолет и Макса.

Она просыпается, медсестры уже в палате.

У Ви спрашивают, есть ли у нее сын.

Она отвечает: есть, а что?

Ее просят назвать имя и приметы, описать ребенка, и когда Ви выполняет их просьбы, в палату приносят Макса, теперь уже завернутого в одеяло.

Вайолет рыдает.

Ей еще очень больно, но она все равно садится на койке, натягивая трубки, по которым в ее тело поступают лекарства, и простирает руки к своему сыну.

Когда она склоняется над Максом, слезы капают на щечки малыша, и Ви касается его лица и шепчет:

– Мамочка здесь, сынок. Мамочка здесь.

Я прокручивал эту сцену в голове, и с каждым разом она становилась более эмоциональной.

Более трогательной.

Вайолет счастлива.

Медсестры плачут.

Даже суровый доктор пускает слезу.

Мать и дитя, наконец-то, вместе, на пути к полному выздоровлению.

Но сколько бы раз я ни проигрывал ситуацию в уме, ничего не менялось.

Я не мог ее прочувствовать.

Мне хотелось только добраться до склада.

Обратно к Лютеру.

И ко всем тем замечательным вещам, которые я мог с ним вытворять.

* * *

В тот раз, на второй день, во мне что-то переключилось. Гнев и власть продолжали доставлять удовольствие, но теперь это ощущение стало неодолимым. Оно приобрело характер совершенной зависимости, похожей на одержимость.

Я радовался, слыша его крики.

Меня тешил вид крови, текущей по дереву и кипящей на электродах.

И в том, что я делал, больше не было ярости, только печаль.

Она проникла в меня и теперь росла, наполняя легкие, как глубокий глоток кислорода, и я знал, в чем дело.

В одном простом факте.

Наверняка все идет к концу.

Лютер скоро истечет кровью, изойдет криком и умрет.

* * *

Через сорок восемь часов в разгар попыток вернуть Кайта в сознание я упал в обморок, держа в руке пакетик с нюхательной солью…

Очнулся я на бетонном полу, без всякого представления о том, сколько провалялся в беспамятстве.

Сел, зевнул, с трудом поднялся на ноги.

Лютер все еще был без сознания.

Стоя над ним и глядя на то, что сделал, я старался отыскать внутри себя хоть какие-нибудь чувства.

На какой-то миг мне показалось, что он умер, и это вызвало лишь легкое сожаление – я больше не услышу его громкого крика.

Он, как солнечный свет, вызывал у меня сильные эмоции.