Читать книгу "Мое самодержавное правление - Николай I"

Известно, что устройство военных поселений было любимою мечтою Государя. В формуляре Клейнмихеля за 1822 год сказано, что Государь, «осмотрев поселенные округа 1-й гренадерской дивизии, нашел их в отличном состоянии, которое тем более может быть им поставлено в достоинство, что превосходное состояние сие по фронту нисколько не останавливало сельские и прочие работы, в округах ими производимые».

Состоя в течение многих лет в железной школе графа Аракчеева, Клейнмихель навык к беспрекословной исполнительности и был постоянно на виду у Государя, в самом средоточии военного и внутреннего управления.

Император Николай Павлович в день своего коронования, 22 августа 1826 г., назначил Клейнмихеля своим генерал-адъютантом и затем, в течение почти 30 лет, он был одним из самых близких лиц к Государю.

С 1 мая 1832 года Клейнмихель, дежурным генералом Главного штаба, с 26 марта 1839 года – графом Российской империи, в том же году заведует устройством лагеря под Бородином (где некогда отличился в бою), а с 11 августа 1842 года – главноуправляющим путями сообщения. Многотрудную и многополезную службу свою граф П. А. Клейнмихель оставил 15 октября 1855 года.

Переписка Императора Николая Павловича с князем М. Д. Горчаковым

Письма Императора

С.-Петербург. 7 января 1854 г.[251]

Два твои письма получил я одно скоро после другого, любезный Горчаков; прости, ежели на сей раз не своей рукой отвечаю: я обременен делами. Известие о геройском поведении войск наших в деле под Четати меня не удивило, но тем более с сердечным сокрушением узнал я об огромной потере их, ничуть не соразмерной с предметом, а еще менее мне понятной, как план действий.

Реляция писана так неясно, так противоречиво, так неполно, что я ничего понять не могу. Я уже обращал твое внимание на эти донесения, писанные столь небрежно и дурно, что выходят из всякой меры. В последний раз требую, чтоб

в рапортах ко мне писана была одна правда, как есть, без романов и пропусков, вводящих меня в совершенное недоумение о происходившем. Здесь, например:

1) зачем войска были растянуты так, что в Четати стоял Баумгартен с 3 батальонами, в Моцацее Бельгард с 4, а Анреп в Быйлешти, на оконечном левом фланге с главным резервом?

2) Зачем по первому сведению о движении турок Анреп не пошел им прямо в тыл, что, кажется, просто было и отчего бы, вероятно, из них никто бы не воротился в Калафат?

3) Отчего Анреп с 15 эскадронами и конной батареей опоздал и не преследовал бегущих турок?

Все это мне объясни, ибо ничего этого из реляций понять не можно.

Ежели так будем тратить войска, то убьем их дух, и никаких резервов не достанет на их пополнение. Тратить надо на решительный удар – где же он тут??? Потерять 2000 человек лучших войск и офицеров, чтобы взять 6 орудий и дать туркам спокойно возвратиться в свое гнездо, тогда как надо было радоваться давно желанному случаю, что они, как дураки, вышли в поле, и не дать уже ни одной душе воротиться; это просто задача, которой угадать не могу, но душевно огорчен, видя подобные распоряжения.

Итак, спеши мне это все разъяснить и прими меры, чтобы впредь бесплодной траты людей не было; это грешно, и, вместо того, чтобы приблизить к нашей цели, отдаляет от оной, ибо тратит драгоценное войско тогда, когда еще много важного предстоит и обстоятельства все грознее.

Спеши представить к награде отличившихся и не забудь об убитых и раненых; пришли их списки.

Нетерпеливо ожидаю, что ты решишь под Калафатом, и надеюсь, что не вдашься в ошибку лбом брать укрепления, в которых притом удержаться нельзя будет за огнем с противного берега. Гораздо важнее для нас ускорить переправу на нижнем Дунае: это мнение делит и фельдмаршал.

Самое счастливое было бы, кажется, воспользоваться случаем, ежели Дунай замерзнет, и сейчас овладеть Исакчей, Тульчей, Мачином, а потом и г. Гирсовом, не идя далее до вскрытия реки, и тогда подвесть сейчас всю флотилию, а за ней магазин на судах, чтоб идти к Силистрии; устроить вторую переправу у Калараша и явиться под Силистриею с 8, 9, 15-й и бригадой 14-й дивизии, ежели оно сделаться может, – было б славно.

Тогда я бы не полагал сменять войск, а продолжать движение этими до Туртукая, а там устроить переправу, присоединить и от 4-го корпуса, что сочтешь нужным, и приступить к осаде Рущука. 7-я же дивизия и, надеюсь, позднее и другая бригада 14-й дивизии остались бы для оконечности левого фланга занимать крепостцы на правом берегу Дуная и близь Рени, Галаца, Браилова и Измаила.

Этих сил, кроме резервов, будет совершенно достаточно, чтоб конечность левого нашего фланга совершенно обеспечить.

Сим кончаю. Дай Бог, чтобы все шло согласно моим желаниям, без бесплодной траты людей, действуя сильно, решительно, не дробясь и тем приобретая превосходство над врагами без усилий, которые, кроме славы, не приносят никакой пользы.

Посылаю Орлова к императору Австрийскому, чтобы стараться придать ему более решимости; о последствиях узнаешь чрез Фонтона, который тогда их привезет из Вены. Скажи-ка мне, что причиной восстания в Малой Валахии? Желательно мне это знать, необходимо это унять.

Какое желание мог ты выгадать или понять у валахов и молдаван, насчет их независимости, и какого желали бы себе образа правления? Разумеется, что о республике и слышать не хочу; а выбирай они себе кого хотят из среды себя в господари, или воеводы, или князья, все равно, под общим моим и императора Австрийского покровительством.

Николай

1 февраля 1854 г.[252]

Прохворав подагрой почти две недели, не мог тебе ранее писать, любезный Горчаков. С тех пор дела приняли весьма решительный оборот. Война с Англией и Францией почти что объявлена, ибо, по полученным дурным ответам, Брунов и Киселев должны были оставить Лондон и Париж, и сношения наши с сими державами прерваны.

Говорят, что во Франции уже готовится отправление 60-тысячного корпуса на помощь к туркам и что 15 тыс. англичан к ним присоединяется. Посылка Орлова в Вену и предложения мои в Берлине, для заключения взаимного нейтрального договора, не имели успеха, и хотя доселе оба эти правительства отказались согласиться на конвенцию против нас с англичанами и французами, но долго ли они устоят в этой решимости – мудрено угадать.

Покуда Австрия ставит обсервационный корпус на границе Сербии, в Воеводине, хотя уверения нам весьма дружеские, – все это, ничуть не изменяя ни моих намерений, ни решимости действовать сильно, требует, однако, кажется мне, некоторых перемен в плане действий. Вот они.