Читать книгу "Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Сьюзен Батлер"

В течение нескольких дней после начала германской агрессии Рузвельт не делал никаких заявлений. Он оказался перед проблемой: «Я не могу говорить о том, что нам нужно привлечь Россию на свою сторону, чтобы выиграть войну. Россия – особая страна, и я не могу оказаться в роли сторонника коммунистического режима. Но реальность ситуации такова, что как Великобритания нуждается в США, так и мы нуждаемся в России для разгрома очень серьезного противника»[439]. Рузвельт позволил Уэллсу выступить от его имени: ему необходимо было прозондировать почву. Уэллс сделал заявление для издания «Нью-Йорк таймс», в котором осторожно обошел тему американской помощи Советскому Союзу, но при этом заявил: «Гитлер и гитлеровские армии сегодня представляют собой главную угрозу для Америки… А для нынешнего германского правительства даже понятие «честь» не означает вообще ничего»[440].

Уэллс учел также обеспокоенность Рузвельта вопросами религиозности: он знал, как мало она значит в советском обществе.

Годом раньше, 16 сентября 1940 года, впервые в истории США Конгресс утвердил закон о призыве в армию в мирное время. Однако законом о воинской повинности был предусмотрен призыв только на один год военной службы. И срок службы первого призыва уже почти истек. Через несколько недель, в августе, Конгрессу предстояло принять закон о продлении срока военной службы, а это было очень непопулярной идеей. Существовала реальная опасность, что законопроект не наберет необходимого числа голосов. Лидер большинства демократов в Палате представителей Джон Маккормик, насчитавший среди демократов сорок пять голосов против и тридцать пять воздержавшихся, встревоженно сообщил Стимсону, что он теряет контроль над своими однопартийцами, что заставило Рузвельта стать еще осмотрительнее. Помощь для России была важнейшей задачей, но если закон о воинской повинности не будет поддержан Конгрессом, у Америки не будет никакой армии, о которой стоило бы вести речь. А обострять свои отношения с Конгрессом Рузвельт просто не мог себе позволить. Следовало привлечь на свою сторону общественное мнение.

К середине июля Советский Союз оказался в отчаянном положении. Он уже потерял два миллиона военнослужащих, три с половиной тысячи танков и больше шести тысяч самолетов. 17 июля пал Смоленск, дорога на Москву была открыта. За короткий срок вермахту удалось существенно продвинуться в глубь страны, взять в плен еще 300 000 красноармейцев и захватить три тысячи танков.

Через четыре дня была захвачена и капитулировала Голландия. Через восемнадцать дней была захвачена и капитулировала Бельгия, через пять недель – Норвегия. Франция продержалась дольше всех – целых шесть недель.

А сколько сможет продержаться Россия?

* * *

Заявление Уэллса, сделанное им 24 июня, почти без купюр было опубликовано в издании «Нью-Йорк таймс». В заявлении говорилось, что между коммунистической диктатурой и диктатурой нацистов для граждан США нет большого различия. Соединенные Штаты свято соблюдают неоспоримый принцип свободы совести, в то время как русские и германские власти лишили свои народы такого права. «Но гитлеризм и угроза завоевания им всего мира… является главной проблемой, стоящей сегодня перед человечеством. Гитлеровские армии стали сегодня главной угрозой и для Америки».

Чтобы выиграть время и прозондировать намерения оппозиции, Рузвельт поручил Уэллсу сказать, что следующим шагом Америки может стать вопрос, который уже «витает в воздухе»: возможность расширения программы ленд-лиза либо отказ от этого.

Сенатская оппозиция мгновенно и шумно отреагировала на саму идею оказания помощи России. Самой яростной была реакция сенаторов от штата Миссури: «Пусть одна собака грызет другую собаку!» – заявил сенатор от Миссури Беннетт Кларк. Другой сенатор от Миссури, Гарри Трумэн, выразился еще резче: «Если мы увидим, что победу одерживает Германия, мы должны помочь России; а если будет побеждать Россия, следует оказать помощь Германии. Так мы дадим им возможность убивать друг друга сколько им заблагорассудится»[441].

Русские никогда не забудут Трумэну этих слов.

На пресс-конференции во вторник Рузвельт, отвечая на вопросы журналистов, пообещал «оказывать Советской России всю возможную помощь»[442]. Но он намеренно сгладил формулировку, сказав репортерам, что «до тех пор, пока наше правительство не получит список того, в чем нуждается Россия… не будет предприниматься никаких шагов по поставке ей чего-либо для удовлетворения ее потребностей». Он не позволит оказывать на себя давление. Он пошутил:

– Ботинки и носки поставим от Гарфинкеля… На поставку самолетов и танков уйдет куда больше времени.

– Является ли защита России защитой и Соединенных Штатов? – спросил один из репортеров. В ответ Рузвельт предложил ему спросить о чем-нибудь другом, например: «А сколько уже лет Анне?»

Хотя закон о ленд-лизе давал Рузвельту право отправлять боеприпасы и вооружение в любую страну, обеспечение обороноспособности которой президент считает жизненно необходимой для обеспечения защиты Соединенных Штатов, Рузвельт крайне нуждался в поддержке со стороны общественности. Он знал, что поставки военной техники и оружия для России будут восприняты в штыки оппозицией.

Не остался в стороне и бывший президент Гувер, который заявил: «Мы уже дошли до того, что пообещали помогать Сталину и его военной клике»[443]. На вопрос корреспондента «Чикаго трибьюн» он ответил: «А почему мы должны помогать азиатскому мяснику и его команде безбожников?.. Мы вполне способны противостоять любой опасной болезни такого рода». Даже либеральная газета «Нью-Йорк таймс» не была уверена в том, что следует оказывать помощь России: «Да, Сталин сегодня на нашей стороне. Но где он будет завтра?»[444]

Были и другие, более практичные возражения, основанные на убеждении, что Россия обречена на поражение и помогать ей совершенно бессмысленно. Таково было мнение первого американского посла в СССР Уильяма Буллита, обратившегося в середине лета к «Американскому легиону»[445] со следующими словами: «Я не знаю никого в Вашингтоне, кто верил бы в то, что советская армия сможет разгромить германскую. Вероятнее всего, после понесения больших потерь Гитлер захватит огромные ресурсы Советского Союза, а затем подготовит несокрушимые военные силы для завоевания Великобритании, затем Южной Америки и Соединенных Штатов»[446]. Посол в Риме Уильям Филлипс придерживался той же точки зрения. «Совершенно очевидно, что Германии предстоит установить контроль над Украиной и над кавказской нефтью; и я полагаю, что со временем ей удастся сделать это»[447], – писал он в своем дневнике. Британская разведка предсказывала, что вермахт дойдет до Москвы «через три недели или даже раньше»[448].