Читать книгу "Артур Конан Дойл. Долина Ужаса. Эдгар Уоллес. Совет юстиции - Эдгар Уоллес"

Однажды утром, зайдя в камеру, начальник тюрьмы сообщил:

– Больше вам не будут приносить газеты. У меня приказ сверху. В «Мегафоне» кто-то заметил подозрительные частные объявления.

– Это не мои, – улыбнулся Манфред.

– Да, но они могли быть адресованы вам, – строго ответил представитель власти.

– Могли быть. – Манфред о чем-то задумался.

– И были? – с подозрением спросил майор.

Заключенный не ответил.

– Впрочем, вы имеете право не отвечать, – приободрился его собеседник. – Как бы то ни было, отныне никаких газет. Книги можете читать, любые и сколько душе угодно… В разумных пределах, конечно же.

Таким образом Манфред лишился удовольствия читать небольшие заметки, живописующие перипетии жизни светского общества. Но тогда именно это интересовало его больше, чем все остальные разделы газет вместе взятые. Новости, которые он теперь узнавал от начальника тюрьмы, не оправдывали его ожиданий.

– Меня все еще считают сумасшедшим? – как-то с любопытством спросил он.

– Нет.

– А родился я в Бретани? В семье скромных тружеников?

– Нет… Теперь появилась другая версия.

– А мое настоящее имя все еще Айседор?

– Вы теперь – член знатной семьи, в раннем возрасте отвергнутый принцессой одного из правящих домов, – со значительным видом ответил майор.

– Как романтично, – негромко произнес Манфред. За время ожидания он словно помолодел на несколько лет и совершенно утратил былую непреходящую серьезность. Теперь он вел себя почти как мальчишка, во всем видел повод для веселья, и даже предстоящий суд для него был не более чем темой для шуток.

Однажды, заручившись специальным разрешением от самого министра внутренних дел, его навестил Луиджи Фрессини, молодой и энергичный директор Римского антропологического института.

Манфред сразу согласился его принять и встретил настолько радушно, насколько позволяли обстоятельства. Фрессини был несколько удивлен тем, что его посчитали столь важной персоной, но и не скрывал своего профессионального интереса. У него была довольно неприятная привычка внимательно рассматривать собеседника, наклонив голову набок, и Манфреду он напомнил торговца лошадьми, который, собираясь купить очередную лошадь, заранее что-то о ней узнал, и теперь, увидев ее воочию, изо всех сил старается найти в ней то, что могло бы подтвердить его догадки.

– Если позволите, я бы хотел измерить вашу голову, – сказал ученый.

– Боюсь, я не смогу сделать вам подобное одолжение, – как ни в чем не бывало ответил Манфред. – Частично из-за того, что нахожу эту процедуру довольно утомительной, частично из-за того, что измерение головы в антропологии считается таким же устаревшим методом, как кровопускание в медицине.

Профессиональное достоинство антрополога было задето.

– Боюсь, я не нуждаюсь в советах в той области науки… – начал он.

– Нуждаетесь, – сказал Манфред. – И если вы к ним прислушаетесь, это пойдет вам только на пользу. Антонио де Коста и Феликс Хедеман как ученые выше вас на голову. Да и ваша последняя монография «Церебральная динамика», откровенно говоря, – полнейшая чушь.

После этого Фрессини побагровел, пролепетал что-то невразумительное и пулей вылетел из камеры. Потом, неосмотрительно согласившись дать интервью одной из вечерних газет, в ходе беседы он назвал Манфреда типичным хладнокровным убийцей, наделенным теми особенностями развития теменной области, которые однозначно указывают на врожденную склонность к насилию. За публикацию материала, выражающего открытое неуважение к суду, газета была оштрафована на крупную сумму, Фрессини по настоянию английского правительства был объявлен выговор, и в скором времени его место на посту директора антропологического института занял тот самый де Коста, о котором упоминал Манфред.

Все это и другие происшествия складывались в некую комедию долгого ожидания. Трагизма не ощущал никто.

За неделю до суда Манфред в разговоре упомянул, что был бы не прочь почитать что-нибудь из новинок.

– Что бы вы хотели? – поинтересовался начальник тюрьмы, приготовившись записывать.

– Да что угодно, – безразлично пожал плечами Манфред. – Путешествия, биографии, наука, спорт… Лишь бы поновее – просто хочу знать, что творится в мире.

– Я подготовлю список, – сказал майор, не особенно интересовавшийся книгами. – Из новых книг о путешествиях я слышал только о «Трех месяцах в Марокко» и «Сквозь леса Итури». Одну из них какой-то новый автор написал, Теодор Макс. Слышали?

Манфред покачал головой.

– Нет, но можно и его почитать.

– А не пора ли вам начинать готовиться к защите? – мрачновато поинтересовался тюремный начальник.

– Я не собираюсь защищаться, – ответил Манфред, – поэтому и готовиться к защите мне не надо.

Бывший военный, похоже, рассердился.

– Неужели жизнь вам настолько противна, что вы даже не хотите попробовать спасти ее? – грубовато спросил он. – Вы готовы расстаться с ней без борьбы?

– Я выберусь отсюда, – сказал на это Манфред. – Неужели вам еще не надоело слышать об этом?

– Когда газеты опять объявят вас сумасшедшим, – воскликнул разгневанный майор, – наверное, я нарушу предписания и напишу им письмо в поддержку!

– Напишите, – весело отозвался заключенный, – и расскажите им, что я бегаю по камере на четвереньках и кусаю посетителей за ноги.

На следующий день прибыли книги. Загадки итурийского леса так и остались неразгаданными, но «Три месяца в Марокко» (крупный шрифт, широкие поля, цена: 12 шиллингов 6 пенсов) Манфред проглотил с жадностью, прочитал, что называется, от корки до корки, несмотря на то что критики назвали ее самой скучной книгой сезона. Надо сказать, что подобные отзывы были несправедливы относительно литературного дарования ее автора, Леона Гонзалеса, который не покладая рук работал день и ночь, чтобы успеть подготовить книгу для печати, засиживался, бывало, до самого утра, пока за другим концом стола Пуаккар проверял еще сырые корректурные оттиски.

Глава XIII

«Рационалисты»

В уютной гостиной квартиры в Западном Кенсингтоне Гонзалес и Пуаккар курили послеобеденные сигары. Сидели они молча, и каждый думал о чем-то своем. Швырнув недокуренную сигару в камин, Пуаккар достал полированную бриаровую трубку и медленно набил ее табаком из большого кисета. Леон наблюдал за ним из-под наполовину опущенных век и делал выводы из увиденного.

– Вы становитесь сентиментальны, мой друг, – сказал он.