Читать книгу "Охотницы - Элизабет Мэй"

Когда теряешь кого-то, поначалу легко забыть, что его уже нет. Было так много моментов, когда я думала, что расскажу что-то маме, или когда ждала ее в привычное время к утреннему чаю. Эти вспышки мимолетны и радостны, но, когда реальность возвращается, горе становится только сильнее.

Я не могу пройти через то же с Киараном. Я едва не потерялась в горе в тот, первый раз.

— Мне страшно, — шепчу я.

Киаран смотрит на меня, все так же неподвижный и тихий. Я собираюсь с силами, чтобы встретить его слова, не зная, какими они могут быть. Меня пугает то, что он может сказать.

Но Киаран ничего не говорит. Вместо этого он хватает меня за воротник плаща и прижимается губами к моим губам, целует меня глубоко, с настойчивостью, которой я в нем даже не предполагала. Он целует меня так, словно знает, что скоро умрет. Целует так, словно мир прекратит свое существование.

Я цепляюсь за его плечи, притягиваю его ближе. Больше всего мне хочется обнять Киарана, спрятаться в его объятиях и забыть обо всем. Я хочу, чтобы время остановилось.

Он отстраняется и прижимается лбом к моему лбу.

— Мне тоже страшно.

Никогда не думала, что услышу эти слова. Только не от него. Я снова смотрю на луну, и теперь она почти скрыта.

— Уходи, — говорю я, внезапно пугаясь больше, чем раньше. Я должна попытаться убедить его в последний раз. — У тебя еще есть время. Спасайся…

Поцелуй Киарана страстен, его дыхание обрывается.

— Я когда-нибудь говорил тебе, как клянется sìthiche, закрепляя обет? — Он скользит пальцами по моей шее, и его губы так нежно касаются моих губ, что я едва это чувствую. — Aoram dhuit, — выдыхает он. — Я буду служить тебе.

И я теряюсь. Я прижимаю его к себе. Прижимаюсь к нему, прячу лицо у его шеи. Мои слезы кажутся обжигающе жаркими на его коже. Я прижимаюсь губами к месту, где бешено бьется пульс.

— Я спасу тебя, — говорю я. — Я спасу. Обещаю.

Прежде чем он успевает ответить, пронзительный скрип металла эхом проносится по парку.

Земля под локомотивом дрожит, и я хватаюсь за руль, чтобы удержать равновесие. От земли поднимается туман — поначалу плавный и прозрачный, а затем все плотнее и быстрее.

Я смотрю вверх, на луну. Она полностью залита красным.

Киаран хватает меня за руку.

— Закрой глаза.

— Что?

Я не вижу его сквозь пелену тумана, который слишком быстро сгустился.

Киаран толкает меня на сиденье и прикрывает мне глаза рукой. Свет проникает и сквозь его пальцы, и сквозь мои закрытые веки. Он настолько яркий, что обжигает. Густой, давящий жар становится невыносимым, я боюсь задохнуться в нем.

А затем… мощь. Похожая на силу Киарана, только умноженную в тысячу раз. Мой рот до тошноты забивается сладостью и землей. И вкусом раздавленных лепестков. Я пытаюсь его сглотнуть, подавить, но он лишь усиливается, вливается потоком, достаточно сильным, чтобы разорвать меня на части. Он душит меня, топит, я не могу дышать.

— Кадамах, — говорит глубокий мужской голос, — как приятно видеть тебя снова!

Глава 36

— Лоннрах, — говорит Киаран.

Он убирает руку с моих глаз, и я моргаю от яркого тумана. Проглотить эту силу крайне сложно. Мои чувства перегружены — острым вкусом во рту, запахом дождя и чего-то сладко-цветочного.

Густой туман рассеивается, открывая взгляду высокую фигуру верхом на исходящей паром мускулистой лошади. Металлической лошади! Серебряной с золотыми прожилками, противоположностью моим доспехам. Корпус ее выкован настолько тонко, что видны скрытые под ним органы. Сияющий металл костей и мускулов блестит в лунном свете. Все металлическое, кроме сердца, — оно реально. Этот орган из плоти бьется, качая жидкое серебро по венам коня, пар от которого клубится вокруг ног Лоннраха.

За его спиной еще всадники, их десятки, и другие, пешие фейри, молча стоящие в высокой траве. Неудивительно, что их сила захлестывает меня, — я никогда не встречала больше двух фейри одновременно. На всех боевые доспехи, похожие на мои. Рядом с ними десяток cù sìth и красных колпаков, а на скалах над нами расположились sluagh. Их тонкие, полупрозрачные крылья сложены, они наблюдают за нами, мерцая глазами, готовые к полету.

Первая моя мысль — бежать. Бежать, пока не потеряю сознание.

— А это, должно быть, Охотница, о которой я столько наслышан, — говорит Лоннрах.

Его голос негромок, слова уносятся ветром.

Я медленно поднимаю голову и встречаюсь с ним взглядом. Его глаза самого яркого синего оттенка из всех, что я видела. Они выделяются на фоне бледной кожи и белых, как соль, волос. Он прекрасен, он восхитителен. Сила окутывает его, как пар от лошади. Я не могу отвернуться… И не хочу.

— Иди ко мне, — говорит Лоннрах.

Его голос приказывает. Подчиняет. Я ощущаю его в сознании так же, как чувствовала прикосновение Сорчи тогда, у пруда. Но его сила не пытается меня сломать. Она соблазняет. Она проникает в кровь и захватывает меня, пока напряжение и желание бороться не покидают моего тела, и я не в силах больше ему сопротивляться.

Слишком поздно я вспоминаю предупреждение Киарана, что подаренные мне доспехи не защитят от влияния фейри. Проклятье! Я пытаюсь бороться, но присутствие Лоннраха обволакивает слишком сильно.

Я выхожу из локомотива, и тут рука Киарана сжимается на моем запястье.

— Не стоит.

Лоннрах не сводит с меня взгляда.

— Ты всегда был эгоистом, Кадамах.

— А ты всегда был высокомерным выскочкой, — спокойно отвечает Киаран. — Это не эгоизм. Просто ты мне не нравишься.

Лоннрах ухмыляется.

— Иными словами, ты не доверяешь своей Охотнице. Если она так сильна, как ты надеешься, она должна суметь противостоять моему влиянию. Позволь ей подойти ко мне.

Я не помню, как Киаран отпускает мое запястье, как я иду к Лоннраху. Все, что я вижу боковым зрением, размыто. Я словно в тоннеле. Я пытаюсь встряхнуть головой, чтобы улучшить зрение, но не могу. Мне нужно освободиться. Как я собиралась справиться с влиянием Сорчи?

«Думай!»

Слишком поздно. Я уже подошла, и сердце его коня бьется на уровне моих глаз. Я завороженно провожу по нему ладонью. Как металл может быть таким мягким? Он словно мех, нет, еще более гладкий.

Лоннрах приподнимает пальцем мой подбородок. Я снова встречаюсь с ним глазами, и кажется, словно непреодолимое течение затаскивает меня в омут. Тело меня не слушается, разум тоже. Я в темной, холодной воде, и мои чувства приглушены, одурманены. Есть только вкус цветочных лепестков, которыми мне проводят по языку, и это не неприятно.