Читать книгу "Охотницы - Элизабет Мэй"

Эдинбург, Шотландия, 1844

Я запомнила их обвинения, все до единого.

Убийца… Это ее рук дело… Ее нашли склонившейся над телом матери, всю в крови…

За моей спиной собрались в стайку несколько дамочек, их платья соприкасаются, головы склоняются друг к другу. Общая сцена для всех балов, на которых я побывала с тех пор, как две недели назад сняла траур. Но их замечания все еще ранят, и не важно, как часто я их слышу.

— Говорят, отец застал ее сразу после случившегося.

Я отхожу от автомата для разливания пунша. Панель золотого цилиндрического устройства открывается сбоку. Высовывается металлическая рука, подхватывает из-под трубочки мою фарфоровую чашку и возвращает ее на стол.

— Но не можете же вы верить, что она виновата! — произносит вторая леди. Она стоит достаточно далеко, и я с трудом различаю ее слова в шуме заполненной людьми залы. — Мой отец говорит, что она, должно быть, видела, что произошло, но, безусловно, вы не считаете, что…

— Что ж, мой брат присутствовал в прошлом году на ее дебюте, и он сказал, что она была полностью покрыта… и по локоть в… Пожалуй, я не буду продолжать. Слишком ужасно.

— Власти настаивают на нападении животного. Даже маркиз Дуглас подтвердил это.

— Он не мог обвинить собственную дочь, не так ли? — отвечает первая. — Ему следовало бы отправить ее в сумасшедший дом. Вы знаете, что она…

Ее голос опускается до шепота, и конец фразы расслышать не получается.

Я сжимаю ткань своего платья. Если бы не толстый шелк, мои ногти впились бы в кожу. Это все, что я могу сделать, чтобы не выхватить пистолет, спрятанный под нижней юбкой.

«Ты в порядке, — говорю я себе. — Ты не злишься. Это всего лишь стайка тупиц, которые не стоят того, чтобы на них злиться».

Но тело меня не слушается. Я сжимаю зубы и отпускаю платье, чтобы прижать большой палец к ускорившемуся пульсу на запястье. Сто двадцать ударов спустя он все еще не замедляется.

— Итак, — слышу я голос рядом со мной. — Ты собираешься взять немного пунша или будешь весь оставшийся вечер рассматривать автомат?

Моя подруга, мисс Кэтрин Стюарт, награждает меня ободряющей улыбкой. Она, как и всегда, прекрасна в шелковом платье цвета розовых роз. Ее белокурые локоны, идеально уложенные, блестят в свете ламп, когда она наклоняется, берет со стола чистую чашку и протягивает мне.

Мое дыхание стало вполне различимо рваным. Совершенно раздражающая подробность. Я надеюсь, что она этого не заметит.

— Рассматривание неодушевленных предметов в последнее время стало моим любимым времяпрепровождением, — говорю я.

Она неторопливо разглядывает меня.

— О! А мне показалось, что ты прислушиваешься к разговору по ту сторону стола с напитками.

Стайка дамочек дружно ахает. А я задумываюсь о том, какую вину мне припишут на этот раз, — помимо очевидной, конечно же.

Нет, лучше не думать об этом. Если продолжу, мне придется прибегнуть к угрозам телесных повреждений, я могу даже вытащить пистолет. А если я его вытащу, меня действительно упекут в сумасшедший дом.

Я подношу чашку под трубочку и нажимаю на кнопку автомата сильнее, чем следует. Клубы пара бьют вверх, пунш льется, наполняя чашку почти до краев. Я делаю глоток.

Вот ведь черт! Пока что ни единого намека на виски. Наверняка же кто-то принес его во фляге, чтобы спасти всех нас от скучной беседы. Кто-то всегда так поступает.

— Нет остроумного ответа? — спрашивает Кэтрин, прищелкнув языком. — Должно быть, тебе нездоровится.

Я смотрю на сплетниц. Три юные леди одеты в почти неотличимые платья, каждое из которых украшено разноцветными лентами и цветочными узорами. И ни одной из них я не знаю. У той, что шептала, темные волосы убраны с лица и зачесаны назад, только одинокий локон спадает на плечо.

Она встречается со мной взглядом. И поспешно отводит глаза, что-то шепча своим собеседницам, которые еще пару мгновений глядят на меня, прежде чем отвернуться. Достаточно долго глядят, чтобы я заметила, как их черты искажает потрясение, слегка приправленное злобой.

— Ты только взгляни на них, — говорю я. — Тебе не кажется, что эти дамы готовы к кровопролитию?

Кэтрин прослеживает мой взгляд.

— Мисс Стэнли всегда готова. И если глаза меня не обманывают, ее когти уже выпущены. Ты смогла разобрать, что она говорила?

Я выдыхаю громче, чем следует, и пытаюсь успокоиться. Внутри меня есть место для гнева — могила, которую я выкопала, чтобы похоронить его глубоко внутри. Этот ежедневный контроль помогает мне вести себя подобающим образом и ослепительно улыбаться, даже изображать вынужденный звонкий смех, который отчасти скучен, даже глуп. Я никогда не смогу показать настоящую себя. Если я это сделаю, они поймут, что я намного ужаснее той женщины, которую они себе придумали.

Призвав все свое самообладание, я отпиваю еще пунша.

— Что я само олицетворение грации, — язвительно отвечаю я. — Тебе хорошо известно, что она сказала.

— Чудесно! — Кэтрин разглаживает подол своего розового платья. — Я отойду, чтобы защитить твою честь. Жди моего триумфального возвращения.

Я преграждаю ей путь.

— Нет. Я предпочитаю, чтобы ты этого не делала.

За год, проведенный в трауре, я, очевидно, подзабыла изящное искусство изысканного оскорбления. Прежняя Айлиэн Кэмерон подошла бы к этой стайке дамочек и сказала что-нибудь приветливое и крайне язвительное. Моя первая реакция — достать что-то из взятого с собой оружия. Возможно, вес надежного лезвия в руке мог бы меня успокоить.

— Не глупи, — говорит Кэтрин. — Кроме того, мисс Стэнли мне всегда не нравилась. Однажды на уроке французского она обмакнула мои волосы в чернильницу.

— У тебя уже семь лет не было уроков французского. Господи, да ты, оказывается, злопамятная!

— Восемь лет. И за это время мое мнение о ней лучше не стало.

Она пытается обойти меня, но я двигаюсь быстрее и в спешке врезаюсь в стол с напитками. Китайские чашки звенят, ударяясь друг о друга, несколько блюдец балансируют на краю стола. Стайка дамочек замечает это и начинает еще громче перешептываться.

— Да ради бога… — останавливается Кэтрин. — Ты действительно собираешься просто стоять и пить пунш, пока эта ведьма ложно обвиняет тебя в…

— Кэтрин…

Она бросает на меня сердитый взгляд.

— Скажи что-нибудь, иначе скажу я.

Никто из них — включая Кэтрин — не догадывается, что сплетня лишь преуменьшена, а не ошибочна. За двенадцать месяцев я совершила ровно сто пятьдесят восемь убийств. И это число увеличивается практически каждую ночь.