Читать книгу "Там, где нас есть - Борис Мещеряков"

Такой вот был случай. Верней даже два. Что характерно, оба связанные с коммуникативными проблемами. Не знаю, в чем и какая тут мораль, может, мне напрасно показалось, что они между собой связаны.

Да нет, связаны. У нас тут все связано, страна потому что очень маленькая. А в маленькой стране надо помогать соседям, хотя б и посматривая, чтобы они тебя не развели на какой-то чудо-продукт международного значения.

Посматривать, чтоб не развели, но и помогать же. Без злобы. Кто ж нам, кроме нас, поможет и кто ж нас, кроме нас, захочет понять? Ну а когда захочешь кого-нибудь понять, не проблема найти кого-нибудь, говорящего на его языке.

Послесловие

А, забыл, что у нее выяснилось с электричеством-то. У нее на кухне стоит здоровенный такой чайник, не чайник, а прямо титан или водогрейная колонна, такого ж почти размера, как на железнодорожных станциях в русской глубинке. И он постоянно подогревается. Жрет энергии, что тебе трактор. Он у нее предохранители и выбивал напрочь. Я его за чайник не признал с недосыпу. А то б выдернул его из розетки, да и пошел досыпать. Вечно у меня все кружными путями.

Идише татэ

Пап, она говорит, ты только не пугайся. Само собой, я тут же испугался насмерть, сердце заныло, что, думаю, скажет сейчас такого, что мой мир утащит в воронку этого сообщения. Ну вот, она говорит, ты испугался.

Да нет, говорю, ничего я не испугался, ты помни, что мы тебя любим и всегда-всегда будем любить, что бы ни случилось. Да я знаю, говорит, но все же. Короче, говорит, есть один парень. Ну все, думаю, или беременна, или скажет, что они думают снять квартиру в какой-нибудь дыре в Тель-Авиве, и я буду видеть ее пару раз в месяц при удачном раскладе. А школа, думаю, ну ладно сейчас каникулы, а вообще-то, что со школой. Вот вечно так, они тебе говорят, что есть один парень, уходят в съемный клоповник на улице Алленби или еще в какой-нибудь жопе мира, ладно если хоть не в Иерусалиме, там вообще ни хрена не разберешь, все вьется и завивается, да не знаю я Иерусалима, вдруг приехать надо будет, чего-то привезти или ее забрать, а я города не знаю, буду там плутать, перезваниваясь с ней и непрерывно чувствуя, что я идиот, а она взрослей меня и знает жизнь, и знает мир, и знает, как надо жить в этом мире, а я старый, усталый, ничего не знаю, ни как жить, ни даже Иерусалима не знаю, а ведь когда-то я хотел жить в Иерусалиме, дышать этой смесью пыли от белого камня и соснового запаха, с чуточкой автомобильного выхлопа и горячего горького ветра с Мертвого моря.

Пап, ты слушаешь или нет, спрашивает она. Конечно, я слушаю, я весь внимание. Я ее всю жизнь слушаю, со дня как мы ее привезли из больницы Каплан, а я из младенческих хворей знал лишь о синдроме внезапной остановки дыхания и просыпался ночью несколько раз, чтоб послушать, дышит ли. Конечно, я ее слушаю, пускай уже говорит что-нибудь, а то у меня крыша поедет к чертовой матери. Эх, детки, маленькие детки — маленькие бедки, взрослые детки…

Ну давай, выкладывай, чего у тебя там. Самое страшное, я готов. Короче, она начинает еще раз, есть один парень, так его родители празднуют серебряную свадьбу в Мицпе-Рамоне, и он приглашает меня с ними. Ну, сейчас она мне начнет говорить, как сложно приехать из Мицпе-Рамона вечером, а у родителей того парня большой дом и ей уделят комнату, а я типа дай добро на ее ночевку в большом доме родителей неизвестно кого, что это, кстати, за парень такой.

Она, как услышав, говорит: это брат Номи, зовут его Боаз. Привет, думаю, марокканец у нас парень, эти марокканцы, черт бы их взял, быстрые такие. Вон у меня на работе один Эйтан, в двадцать три года четверо детей, и я отдай свою доченьку, свою кровиночку, свою маленькую, в жадные волосатые лапы этого Боаза, брата Номи, что за Номи, ни хрена не помню, а потом я буду дедушкой сразу четырех внуков в неполный полтинник, еще до своей собственной серебряной свадьбы.

Мы, когда женились, надеялись, что у нас будет много детей, мы были юные, ни черта не понимали, не знали, что это дорогое удовольствие, дети — это не просто так, родил и только целуй потом на ночь, это все ваше время, вся жизнь, дети. Они сначала пугают синдромом внезапной остановки дыхания, а потом приходят к тебе и заявляют, что двинут с Боазом ночевать в Мицпе-Рамон, а потом делают тебя дедом.

Я — дед, каково. И где у меня деньги на пышную и широкую марокканскую свадьбу. Но это ладно, у меня долгов в банке куча, будет еще один, большое дело, так с этими марокканцами не выпить ни хрена, они ж почти не пьют, дикость какая, треплются под пакет орешков и кофе, а у меня давление, сколько того кофе я выпью. И вот так вся жизнь под хвост козе. Ну почему, почему, Господи, это все происходит со мной…

Пап, в общем, Сергей, папа Боаза, привезет нас оттуда часов в одиннадцать, ты не против, что поздно?

Опа-па.

Тьфу, блин.

Папа Сергей. Так, значит, она не уходит на съемную квартиру, не думает пока рожать мне четырех внуков, папа у нас с Боазом — Сергей, если что, можно с ним и выпить небось. Моих лет мужик, из СССР, как я. Кофе ведрами пока отложилось, уже хорошо. Кажется, жизнь налаживается. Понапридумывал себе. Вот я дебила кусок, нервы ни к черту и слишком беглое воображение. Уфффффффф.

Да, дочерь, конечно езжай, только позвони, пожалуйста, когда вы будете выезжать обратно, чтоб мама не волновалась. Чтоб ее мама не волновалась, мне-то что, мне все как с гуся вода, я никогда не беспокоюсь. Я разрешаю, я ж не мама, та б подняла панику. Правильно она у меня сначала спросила, не запереть же ее.

Она уже взрослая, не о чем беспокоиться.

Прямые пути

Лох (на идиш это слово означает нечто неприличное) — это такой человек, которого вечно посещают неосуществимые стремления, в том числе его донимает желание жить «по-умному». Понятие «по-умному» включает в себя, кроме прочего, «не тратить лишнего», например, в гараже не платить механику за заказанную по телефону деталь, а потом за установку, а купить деталь в магазине и попытаться установить самому, и лох пытается начать, как ему кажется, с простого.

Наш герой решительным шагом заходит в магазин запчастей и, потолкавшись для вида среди стеллажей и полок со всякой блестящей и матовой ерундой, ловит за рукав потного парня в футболке с логотипом заведения. Пойманный парень обычно в такие моменты занят перетаскиванием аккумуляторов, и ему конкретно недосуг задумываться о лоховских заботах, тяжело ж, ужас как.

А лох, раскрыв рот, внезапно соображает, что не знает названия детали ни на русском, ни, само собой, на иврите, и испуганно мямлит: «Ну такая кривая железная хреновина из резины…» Потный парень в футболке с логотипом заведения и с аккумулятором на восемьдесят ампер в руках на долю секунды задумывается, что за такая хреновина, затем лицо его освещается улыбкой понимания, и он радостно сообщает лоху: «А-а-а-а, да это ж хренобобина! Вон у Шмулика спроси». И убегает счастливый, что за время беседы не уронил этот долбаный аккумулятор и не послал сгоряча клиента к чертовой матери. Шмулик стоит у стеллажа с неизвестного назначения пластиковыми загогулинами и ведет неспешную беседу с другим клиентом. Видно, что они понимают друг друга почти без слов, как новобрачные, и готовы не расставаться вечно. Лох им сочувствует, но он надеялся, что процесс покупки детали займет пару минут, и намерен уже покончить с этим. Тем более теперь он вооружен знанием названия детали на иврите. Он останавливается в некотором приближении от Шмулика с его визави и начинает подавать сигналы всем телом, перемежая их сдавленными звуками.