Читать книгу "Посланец небес - Михаил Ахманов"

Кроме таких мрачноватых гипотез, Тревельян собирался выяснить и кое-что еще. К примеру, мониторинг, установленный за ним, – если это не фикция, какую технику используют для непрерывной слежки? Где база пришельцев, загадочный остров у берегов Удзени, и почему он не виден с орбиты? Сколь велико их влияние на Братство, на тайные службы и аристократию Империи? Еще не помешала бы информация об их физиологии и внешнем виде, психологических особенностях и способах коммуникации, о языке, оружии, энергетических ресурсах и материнском мире. Словом, что попадется в сеть, то и рыба, а сеть нужно забросить со скал Удзени.

Но до них было еще далеко. Вороной Даут катил возок по глубокому каньону, с обеих сторон плотной шеренгой стояли горы, поросшие сосной и кедром, в сотне шагов от тракта бурлил поток, дававший начало многоводной Пантаре, и каждый километр свергались со склонов водопады с повисшими над ними полотнами неярких радуг. Постоялые дворы, сигнальные башни, харчевни и пилоны встречались с прежним постоянством, но все строения здесь были выложены не из тесаного камня, а из больших овальных валунов, скрепленных известью. То и дело Тревельян обгонял обозы с южными фруктами и вином, с тканями и стеклянной посудой, а навстречу тянулись большие фургоны со связками дротиков и стрел, с луками и арбалетами, с мечами и клинками для мечей и с более мирными орудиями, кузнечным инструментом и земледельческим инвентарем. Товарообмен между Пейтахой и Семью Провинциями считался самым оживленным на материке, но допускали к экспорту и импорту не всякого, а, по традиции, только гильдию наследственных купцов Ар Туш, что означало в примерном переводе Вольная Компания. Ввозили все необходимое для жизни, вплоть до сапог, муки и глиняных горшков, ибо Пейтаха не производила ничего, кроме металла и металлических изделий. Зато этого добра хватало чуть ли не на всю Империю.

Через несколько часов быстрой езды ущелье расширилось, горы стали ниже, речка с питавшими ее водопадами исчезла, и Тревельян выехал на лесистую равнину. Тут и там над ней курились дымы, и ноздри щекотал устойчивый запах тлеющего угля и наваристой мясной похлебки. Углем пахло от кузниц, оружейных мастерских и стоянок углежогов, а похлебкой – от врезанной в скалы крепости с четырьмя бастионами, что охраняла Третий Разлом. Этот форт был не таким огромным, как цитадель Меча и Щита, зато у его подножия виднелся постоялый двор с конюшнями, каретными сараями, складами для товаров и дюжиной харчевен и кабаков, где, судя по звукам и ароматам, ели и пили сотни четыре народу. Время шло к вечерней трапезе, и Тревельян, сглотнув слюну, завернул в гостеприимно распахнутые ворота и отужинал в компании купцов, возниц и погонщиков.

К востоку от Пейтахи лежал Рингвар, к западу – Онинда-Ро, и до границ этой державы он добирался четыре дня. Дорога сделалась шире, по ней катились нескончаемым потоком крытые фургоны с товарами и телеги, груженные железными и медными отливками, оловом, свинцом и, в сопровождении охраны, возы с серебром и малахитом. Перекрестков прибавилось; налево, к близким горам, уходили ответвления, проложенные до шахт, копей и доменных печей, где выплавляли металл, направо тянулись подъездные пути к мастерским и кузницам, полным звона, грохота и шипения раскаленного железа, охлаждаемого в чанах с водой. Над каждым из этих путей стояла арка с именем мастера, хвалебной надписью в его честь и видом предлагаемых изделий. «Броню Эр-Сати не пробьют копье и меч», – читал Тревельян, – «Арбалеты Сандом-Че, лучшие меж океаном Востока и океаном Запада», «Мастер кинжалов Со-Минтра. Любая длина, любые украшения, любые цены», «Понимающий в оружии выбирает клинок Пар-Занга», «Мастер Сатрама-Хирш. Луки и стрелы для настоящих воинов». Более прочих его впечатлила краткая надпись: «Секиры Найти-Ка. От плеча до паха». Эту арку венчал огромный топор, а к столбам были прибиты разрубленные щиты, панцири и кольчуги.

У каждого перекрестка стояла корчма, а кое-где и три-четыре. Народ, что собирался в них по вечерам, принадлежал к континентальной расе, но люди здесь были выше и крупнее, чем в Семи Провинциях, и мало заботились о длине бакенбард, наушных украшениях и изысканных манерах. Зато рапсода встречали с восторгом, просили спеть протяжные баллады севера, стучали восхищенно кулаками по столам и угощали в благодарность так, что Тревельян едва доползал до постели. Хвала певцу приятна! Но еще приятней было то, что ни в одном кабаке не маячили рожи убийц из Ночного Ока, и никакие нобили не зарились на его коня и не бросали ему вызов. Сначала Тревельяну показалось, что след его потерян, но, поразмыслив, он сообразил, что в этих кабаках, среди кузнецов и оружейников, углежогов и рудокопов, аристократам, как и другим наемникам Ночного Ока, совсем не место. Скорей всего их тут приветствовать не будут, а врежут кружкой по башке и выкинут в окно. Северяне знали себе цену; правили тут цеховые старшины, каждый юноша владел оружием, и в этих краях Империя набирала лучших и самых надежных солдат. Что неудивительно – жители Пейтахи вели происхождение от воинов Уршу-Чага, осевших когда-то в завоеванной стране.

На границе Онинда-Ро, кроме обычного пилона с изречением, стояла массивная гранитная плита, извещавшая, что в этой стране правит доблестный Сирам-Харт из рода Нобилей Башни. В отличие от пейтахской равнины, местность тут была гористая, а горы – красивыми, но бесплодными. Ни руды в них не было, ни зверья, а только голый камень, зато отличного качества. На первые десять километров пути попалось несколько каменоломен, полных шума, грохота и рабочего люда: кто шурфы бьет, кто загоняет в них клинья и поливает водой, кто шлифует плиты или дробит тяжелым молотом щебенку. Нелегкая работа, зато жители Онинда-Ро считались непревзойденными каменотесами и строителями. Главный их промысел был не в этих карьерах, а на стороне, в Семи Провинциях и западных странах; они прокладывали дороги, возводили крепости и мосты и славились особым искусством – пробивать тоннели в скалах.

Тоннелей хватало и в их стране, но все же имперский тракт петлял, огибая отвесные гранитные утесы, взбираясь к перевалам, кружа по карнизам, вырубленным на трехсотметровой высоте. Фаэтоны и телеги двигались тут медленно, осторожно, никто никого не обгонял, кони были в мыле и возницы тоже: с одной стороны зияла пропасть, с другой нависала несокрушимая скала. Наконец дорога пошла вниз, к приветливой речной долине, зеленеющей полями злаков, и Тревельян вздохнул с облегчением; на этом опасном пути он больше полагался на чутье Даута, чем на свое искусство колесничего.

За ближайшим кабачком, где он выпил кружку местного вина, тракт раздваивался. Широкая, мощенная камнем магистраль уходила на север вдоль выступающего отрога Кольцевого хребта; более узкое ответвление, засыпанное щебнем, упрямо лезло наверх, к перевалу между двумя горами, похожими на полуразрушенные башни рыцарских замков. Один путь обещал удобства, другой – прекрасные горные виды, и, поскольку Даут был еще свеж, Тревельян решил, что поедет напрямую. Правда, из наблюдений за путниками выяснилось, что горная дорога не пользуется популярностью; все фаэтоны, колесницы и возы сворачивали на главный тракт. Все, кроме одного каравана из восьми телег, груженных так, что прогибались колесные оси. Тревельян подумал, что там, где пройдет тяжелый воз, проскочит и легкая колесница; выпил еще кружку и погнал Даута по крутому узкому пути.