Читать книгу "Россия и Запад на качелях истории. От Рюрика до Екатерины II - Петр Романов"

Если арестант станет чинить какие непорядки или вам противности или же что станет говорить непристойное, то сажать тогда на цепь, доколе он усмирится, а буде и того не послушает, то бить по вашему рассмотрению палкой и плетью.

Наконец, существовало строгое предписание, подтвержденное позже и Екатериной: при любой попытке освобождения узника умертвить.

В июле 1764 года так и произошло. Попытку освобождения бывшего императора России предпринял поручик пехотного полка Василий Мирович. Склонив на свою сторону с помощью подложного манифеста гарнизонных солдат, он арестовал коменданта крепости и потребовал выдачи заключенного. Узника тут же, согласно строгой инструкции, убили. Мирович, узнав о гибели Иоанна, сдался и был казнен [4].

Несчастному заключенному на момент смерти шел 24-й год. Судя по ряду свидетельств, к этому моменту Иоанн был уже психически не вполне здоров, что, впрочем, не удивительно, учитывая, в каких нечеловеческих условиях он провел свою жизнь. Вместе с тем Иоанн, несмотря ни на что, знал о своем происхождении, называл себя государем, где-то чудом выучился грамоте и читал одну книгу, которую ему разрешили при себе иметь, – Библию. Известна, например, история о том, как однажды Иоанн заявил караульному офицеру: «Как ты смеешь на меня кричать? Я здешней империи принц и государь ваш». После этого узника наказали, лишив его чая и отобрав теплые носки.

Еще одна любопытная деталь. Призрак столь сильно мучил сначала Елизавету, а затем и Екатерину II, что и у той и у другой, как рассказывают, появлялась минутная мысль о том, чтобы выйти замуж за Иоанна Антоновича и тем самым решить проблему «благородно». Впрочем, никаких серьезных доказательств этому нет.

Что касается остальных членов семьи, то их судьба столь же трагична. В Холмогорах Анна Леопольдовна родила двоих сыновей и дочь, тем самым увеличив число узников. В условиях строгого заключения дети выросли рахитичными и умственно отсталыми. Антон Ульрих пережил жену почти на тридцать лет и скончался в 1775 году. Только после его смерти Екатерина II, уступая просьбам датской королевы, приходившейся узникам теткой, сочла возможным сначала облегчить режим содержания детей Брауншвейгов, а затем и отправить их в Данию.

Узнав о том, что их отпускают, заключенные только испугались. Проведя столько времени в изоляции, они не были готовы к встрече с окружающим миром и молили только об одном – чтобы их оставили в покое и разрешили иногда гулять по лугу рядом с тюрьмой.

Пожелание не было исполнено. Их насильно заточили и так же насильно освободили.

Роль взятки во внешней политике Елизаветы

Елизаветинская эпоха включила в себя много противоречивого. Плюсы и минусы здесь примерно уравновешивают друг друга. А вот надежды русских патриотов на то, что Елизавета Петровна будет блюсти национальные интересы и положит конец иностранному вмешательству в российские дела, не оправдались.

Позитива здесь оказалось немного. Разве что приток специалистов из-за рубежа был поставлен под некоторый контроль. Например, ни один зарубежный врач и ни один педагог не могли теперь заниматься в России частной практикой, не пройдя соответствующего экзамена и не получив разрешения.

В царствование Елизаветы в 1746 году пришло и первое международное признание российской науки. Сам Вольтер выразил желание стать членом Российской академии наук и буквально выпросил себе поручение написать историю Петра Великого.

Немного. Особенно если учесть, что в это же время внешняя политика России слишком часто опиралась не на продуманный государственный курс, а была лишь отражением придворных интриг, в которых едва ли не главную роль играли иностранцы.

За влияние на императрицу бились между собой несколько враждебных групп. Лесток и Шетарди склоняли Елизавету к союзу с Францией и Пруссией, а канцлер Алексей Бестужев стоял за традиционные связи с Австрией и Англией. При этом действия всех участников политической игры во многом определялись не принципиальными воззрениями, а просто взятками.

Взятки брали все, даже глава внешнеполитического ведомства Бестужев. Пансион, что он получал от англичан, значительно превышал его официальное жалованье. Но самым выдающимся взяточником той эпохи можно безошибочно назвать Лестока. Он умел собирать дань со всех: ему платили и французы, и англичане, и шведы, и немцы. Вдобавок ко всему по просьбе Пруссии германский император Карл VII даровал Лестоку графское достоинство.

Беспрерывно выпрашивал у Парижа деньги на подкуп русских чиновников и маркиз де ла Шетарди. Впрочем, немалая часть этих денег оседала в его собственном кармане. Шетарди предпочитал действовать, опираясь не столько на деньги, сколько на личное обаяние, отчаянно ища благосклонности самой Елизаветы.

Посланник играл ва-банк. Есть свидетельства, что как мужчина победу он одержал, а вот как агент влияния провалился. Императрица была внушаема, но лишь до определенных пределов.

Вся эта мышиная возня иностранных агентов около императорского трона во времена Петра, учитывая его характер, была невозможна, хотя бы в силу своей бессмысленности. Меншиков, конечно, с удовольствием взял бы взятку от любого, но политический курс определял только Петр, и никто иной. За Елизавету же в отличие от отца шла постоянная и порой довольно грязная борьба.

Чтобы свалить своих противников, Бестужев прибег даже к перлюстрации их переписки. Это ноу-хау с легкой руки прусского короля начало как раз тогда входить в практику, на удивление быстро вписавшись в традиционный аристократический инструментарий европейской дипломатии. Вскрыв одну из депеш Шетарди в Париж, Бестужев обнаружил там рассуждения, весьма компрометирующие как самого автора, так и Лестока. Это был драгоценный для канцлера материал, которым он не преминул воспользоваться.

Через Бестужева в руки императрицы попал следующий текст:

Мы здесь имеем дело с женщиной, на которую ни в чем нельзя положиться… Каждый день она занята различными шалостями: то сидит перед зеркалом, то по нескольку раз в день переодевается – одно платье скинет, другое наденет, и на такие ребяческие пустяки тратит время. По целым часам способна она болтать о понюшке табаку или о мухе, а если кто с нею заговорит о чем-нибудь важном, она тотчас прочь бежит, не терпит ни малейшего усилия над собою и хочет поступать во всем необузданно; она старательно избегает общения с образованными и благовоспитанными людьми; ее лучшее удовольствие – быть на даче или в купальне, в кругу своей прислуги. Лесток, пользуясь многолетним на нее влиянием, много раз силился пробудить в ней сознание своего долга, но все оказалось напрасно: что в одно ухо к ней влетит, то в другое прочь вылетает.