Читать книгу "Огонь и ярость. В Белом доме Трампа - Майкл Волф"

По словам бывшего помощника президента Сэма Нанберга (он и сам пострадал из-за того, что босс требовал стопроцентного одобрения и подозревал других в желании обогатиться за его счет), Трамп был “до глубины души” оскорблен и никак не мог взять в толк, почему люди, к которым он шел с раскрытыми объятиями, не платят ему той же монетой.

* * *

Весь этот накопившийся гнев выплеснулся 29 июня в твите о Мике Бжезински.

Это был классический Трамп во всей своей красе, не делающий различий между неофициальной беседой и публичным заявлением. Упомянув в одном из твитов “полоумную Мику с низким IQ”, в другом он написал, что у нее “все лицо кровоточило после подтяжки”, когда они со Скарборо гостили у него в Мар-а-Лаго в канун прошлого Нового года. Многие из твитов президента были вовсе не спонтанными репликами, как могло показаться, а имели определенную структуру. Типичная атака Трампа, как правило, начиналась с оскорбительных шуток, потом подкреплялась язвительными обвинениями, а затем, в какое-то неконтролируемое мгновение, становилась официальным заявлением.

Следующим шагом в этой парадигме твитов стало единодушное негодование либеральной общественности. Твит о Бжезински вызвал почти недельное возмущение в социальных сетях, показательные причитания на телевизионных каналах и проклятия на первых страницах изданий. Этому сопутствовал следующий этап ситуации с твитами: объединяя против себя либералов, президент тем самым сплачивал вокруг себя своих сторонников.

По правде говоря, Трамп часто не вполне осознавал характер сказанного им, да и не совсем понимал, почему его слова вызывают столь бурную реакцию. В большинстве случаев он и сам удивлялся происшедшему. “А что я сказал?” – спрашивал он, получив резкий отпор.

Чаще всего Трамп пользовался оскорблениями вовсе не для того, чтобы произвести эффект. Его поведение не было полностью просчитано; он действовал по принципу “око за око” и, скорее всего, произнес бы те же самые слова, даже если бы никого не оказалось рядом. (Именно эта неспособность просчитывать, неумение быть дипломатичным и составляли некоторую часть его шарма в качестве политика.) Ему просто повезло, что трамповские 35 процентов – тот гарантированный электорат, который согласно большинству опросов поддерживал его независимо ни от чего (эти люди, по мнению Трампа, не осудили бы его, даже если бы он кого-то убил прямо на Пятой авеню), – в основном сохраняли спокойствие и, возможно, даже воодушевлялись очередным проявлением трампизма.

Теперь, когда Трамп высказался и последнее слово осталось за ним, он снова повеселел.

– Мика и Джо будут в восторге. Еще бы – у них так вырастет рейтинг! – приговаривал президент, с чувством удовлетворения от констатации очевидного.

* * *

Десять дней спустя большая группа бэннонистов ужинала в Bombay Club, дорогом индийском ресторане в двух кварталах от Белого дома. Один из представителей группы – Артур Шварц, PR-консультант – задал вопрос об истории с Микой и Джо.

Возможно, в зале было шумно, и его не вполне расслышали, но, в любом случае, реакция на этот вопрос демонстрировала скорость, с которой происходили события в эпоху Трампа – помощница Бэннона Александра Прит с искренним непониманием переспросила: “О какой истории?”

Целая оперетта твитов, посвященных Мике – словесная грубость и неотесанность, проявленная президентом, явная нехватка у него самоконтроля и способности трезво оценивать события, а также всеобщая цензура, обрушившаяся на него по этой причине, – все это уже отошло на задний план, ведь с тех пор очередные словоизвержения Трампа успели дать новые поводы для возмущения.

Но прежде чем перейти к следующему эпизоду охов и ахов, стоит предположить, что это постоянное, ежедневное, а иногда происходящее по нескольку раз в день нагромождение событий – причем каждое следующее затмевало предыдущее, – и воплощало собой те самые отклонения от нормы и новизну, лежавшие в основе президентства Трампа.

Возможно, еще никогда за всю историю – ни во времена мировых войн или падения империй, ни в периоды экстремальных социальных трансформаций, ни в ходе скандалов, сотрясающих правительства, – события реальной жизни не производили такого эмоционального и сюжетообразующего эффекта. Так же, как бывает, когда запоем смотришь все серии телесериала, настоящая жизнь конкретного человека отходит на второй план перед общественной драмой. Вполне правомерным было бы сказать: “Эй, подождите минутку: общественная жизнь устроена не так”. По сути дела, в общественной жизни не хватает согласованности и драматизма. (История же, напротив, обретает согласованность и драматизм только в ретроспективе.)

Даже самое незначительное количество задач внутри разросшейся и сопротивляющейся исполнительной ветви власти выполняется черепашьими темпами. Белый дом клонится под гнетом бюрократического уныния. Все администрации Белого дома пытаются над этим приподняться, но это удается им лишь иногда, а в эпоху гипермедиа становится еще сложнее.

Американцам трудно сосредоточиться на важных вопросах, люди разобщены и чересчур погружены в свои дела. Пожалуй, особая трагедия Барака Обамы была в том, что даже такой преобразивший страну политик – и вдохновенный пропагандист – не сумел привлечь к себе достаточно интереса. Кроме того, вероятно, главная трагедия новостных медиа в том, что их старомодная и даже отсталая вера в политику как высшую форму новостей способствовала их переходу от массового вещания к адресному. Увы, и сама политика с каждым днем приобретает все более закрытый характер. Она действует по принципу “бизнес для бизнеса”. Настоящее болото – болото изолированных, завязанных друг на друга, кровосмесительных интересов. Это уже не столько коррупция, сколько чрезмерно узкая специализация. Это жизнь политических зануд. Политика ушла в одном направлении, культура в другом. Сколько бы фанатики левого или правого фланга ни притворялись, едва ли их в первую очередь волнуют политические соображения великой середины.

И все же, вопреки любой логике культуры и медиа, Дональд Трамп ежедневно порождал удивительный нарратив, от которого невозможно было оторваться. И это даже не потому, что он менял или ниспровергал основы американской жизни. За полгода президентского срока, провалив почти каждый аспект бюрократического процесса, Трамп практически ничего не сделал, если не считать внедрения своего кандидата в Верховный суд США. И все же – бог ты мой! – в Америке, да и в большинстве других стран только о Трампе и говорили. В этом и была радикальная и преображающая сущность президентства Трампа: в умении привлечь к себе внимание.

В самом Белом доме ежедневная свистопляска вокруг Трампа и всеобщий интерес к нему отнюдь не становились поводом для радости. Сотрудники Белого дома в раздражении полагали, что именно СМИ превращают каждый их день в момент жестокой кульминации. Тот факт, что в сравнении с сегодняшней кульминацией вчерашняя казалась сущим пустяком, только укреплял дисбаланс. Медиа были не в состоянии оценить сравнительную важность происходящего вокруг Трампа: большинство этих событий (а возможно, и все они) заканчивались ничем, но при этом от каждого из них люди неизменно приходили в состояние шока и ужаса. Сотрудники Белого дома полагали, что в том, как СМИ освещали деятельность Трампа, не хватало “контекста” – под этим они подразумевали, что людям давно следовало бы понять: Трамп по большей части просто надувает щеки.