Читать книгу "7 способов соврать - Райли Редгейт"

– А ты как сама?

– Я… тоже нормально. – Она наматывает на палец прядь волос. – Вчера вечером у нас с сестрой и отцом состоялся серьезный разговор. Долго-долго говорили.

– Ну и как? – спрашиваю я.

– Попытались найти общий язык. Думаю, на этот раз удалось.

– Твоя сестра ведь играет в спектакле, да? – уточняю я, вспомнив объявление во время обеденного перерыва.

Голос Кэт, звучавший из динамиков с манерной медлительностью, приглашал нас на постановку «Скрытое» по пьесе какого-то русского автора.

– Она исполняет главную роль, – с гордостью сообщает Оливия. – И в последнюю минуту нашла для труппы нового консультанта из преподавателей. – Ее улыбка бледнеет. – А как… удалось поговорить с родителями?

– Удалось, – отвечаю. – Я им сказал, что переживаю за Расса. А они: да, да, мы тоже… Мне как-то и в голову не приходило, как ни странно это звучит, что они тревожатся за него. Они вечно ходили такие злые, только это и бросалось в глаза. – Пожимаю я плечами. – Я предложил, чтобы они все же попытались сохранить семью, но это дохлый номер. Я слишком поздно вступил в игру. – Понижаю голос. – Просто… я подумал, что, если попытаюсь, хотя бы раз, может, мне удастся что-то исправить, понимаешь? – Я снова смотрю в окно на горизонт, на облака, быстро плывущие, как лебеди, над равниной. – Даже не знаю. Перемены – это всегда скверно. На твоих глазах что-то меняется к худшему, а ты не в состоянии ни замедлить, ни откорректировать этот процесс, даже не можешь понять, почему это происходит, и такое чувство… знаешь, как… черт, а что я-то могу сделать?

– Ну, не знаю, – возражает Оливия. – Но только потому, что ты не можешь что-то исправить, не значит, что нужно на это плевать и тем более сидеть сложа руки.

– Да понимаю я, – соглашаюсь, считая сантиметры между нами. Все вокруг снова исчезает, клочок за клочком, и остается она одна.

– Хочу показать тебе кое-что, – говорит Оливия. – Пойдем.

Она ведет меня по коридору. Мы сворачиваем за угол, и она открывает одну из дверей. Я заглядываю в помещение. Это кладовка, забитая старыми учебниками и кипами пожелтевшей бумаги.

– Что… – начинаю я.

Ее рука, теплая и крепкая, хватает мою, и она затаскивает меня в кладовку и закрывает дверь. Нас окутывает темнота. Вторую руку она кладет мне на грудь, прижимает меня к двери и поднимает голову, так что ее губы находятся буквально в сантиметре от моих. Я чувствую ее дыхание. Саму ее почти не различаю во мраке. Она задевает мое бедро, и все мое тело электризуется. Ее рука скользит по моей руке – от пальцев, к ладонной впадине, от ладони к запястью, потом выше и выше, с мучительной медлительностью – и смыкается под самым плечом.

– Эй, – шепчет Оливия, трепетом своего дыхания обдавая мои губы. – Значит… да? Мы…

Я наклоняюсь, сокращая расстояние между нами.

На ее губах гигиеническая помада с привкусом лимона. Она жадно целует меня, зубами оттягивая мою нижнюю губу, языком соприкасаясь с моим. Я удерживаю Оливию за талию, чувствуя каждое ее движение; мы сбрасываем с плеч рюкзаки, и они падают на пол. Я касаюсь ее поясницы, крепче обнимая ее, а другой рукой обхватываю за шею, зарываясь пальцами в ее длинные волосы. Наши объятия столь тесны, что я чувствую каждый изгиб ее тела, колыхание груди при малейшем вдохе и выдохе. Я весь горю.

Оливия знает, что делает, – это с каждой секундой все очевидней. Когда я приподнимаю ее футболку, большим пальцем поглаживая гладкую кожу живота, ее губы перемещаются на мой подбородок. Она осыпает поцелуями мою шею, возбуждая нервные окончания, о существовании которых я даже не подозревал. Покусывает мой подбородок, и я издаю тихий мучительный стон, пробивающийся сквозь тишину. Она снова целует меня в губы, и я чувствую, что она улыбается.

Я мягко подталкиваю ее к стеллажу, она спиной упирается в полки. Моя рука теперь у нее под футболкой, ползет к шероховатому кружеву бюстгальтера. Я ощущаю в ладони тяжесть ее полной груди. В голове стоит рев, пронизанный чувственностью. Она крепче целует меня. Ее руки вцепились в мою рубашку, словно вот-вот разорвут ткань, и что-то кипит у меня внутри, образуя облака пара, который затягивает сознание, а сердце грохочет – того и гляди выскочит из груди. Лимонный привкус губ Оливии смешивается с дурманящим горьковато-душистым ароматом, что исходит от ее каштановых волос, ниспадающих на плечи. Она крепко обнимает меня, до боли – так нервные люди цепляются в стулья, на которых сидят. Мои глаза привыкают к темноте, и я различаю очертания ее лица – прямую линию носа, блеск влажных губ. Закрыв глаза, я снова приникаю к ней в поцелуе, она прямо в рот издает мне пронзительный писк, от которого я до того возбуждаюсь, что не могу пошевелиться.

– Черт, – произношу я, отстраняясь от нее.

– Мысли одолевают? – спрашивает она.

– Да как-то трудновато сейчас соображать, – отвечаю я.

– А ты не торопись, – сказала небрежно, словно не она только что подарила мне незнакомые, незабываемые впечатления.

И я краснею в темноте, смущаясь собственной неопытности, и слова скатываются с языка невразумительным мычанием:

– Так мы… что… теперь… типа… встречаемся?

– Конечно, – смеется она. – Теперь мы типа встречаемся, хотя более нелепого вопроса я еще не слышала.

– Ладно, – отвечаю я. – Я хочу быть твоим парнем. Я хочу, чтобы ты была моей девушкой. Я хочу быть с тобой.

– Хм, – произносит она. – Правда?

И в ее притворно-жеманном, насмешливом тоне я слышу нечто подлинное – завуалированный страх того, что мне нужно от нее нечто другое, а не просто быть с ней. Как будто такое вообще возможно.

– Клянусь, – отвечаю я.

Хочу сказать, что готов бросить к ее ногам целый мир. Хочу сказать, что прежде никто и ничто не могли заставить меня сдержать слово, но отныне я всегда буду придерживаться данных обещаний. На этот раз Оливия хранит молчание. Я целую ее в лоб и, ощутив ее дыхание на своих ключицах, содрогаюсь.

– Клянусь, – повторяю я. Целую ее нос, щеки, губы. – Клянусь. Клянусь. Клянусь.

Кэт Скотт

Сосредоточься.

За кулисами тишина. Остальные актеры безмолвствуют, безмолвие в моей голове.

Все замерло. Все, кроме Эмили. Она стоит на сцене, и голос у нее звонче и динамичнее, чем когда бы то ни было. Она – цветное пятно, читает монолог со всей искренностью, сопровождая свою речь жестами, стремясь донести до публики каждое слово, каждую мысль.

– …и я устала ждать, – торжествующе заканчивает она.

Я жду, когда стихнет эхо ее голоса в мертвой тишине зала, заполненного желающими увидеть премьеру. Сегодня толковая публика. Зрители не смеются, где не нужно. Всегда хорошо, если девяносто девять процентов спектакля, в котором ты играешь, – гнетущее действо.

Я выхожу на сцену, вопрошаю: