Читать книгу "Неизвестный террорист - Ричард Фланаган"

Они пожали друг другу руки, и Тони Бьюканен вернулся на работу. Но думать об этом разговоре мужчина не стал. Кондиционер у него в кабинете был выключен, и там стояла адская жара, как в духовке. У Тони Бьюканена имелись новая жена, просроченная ипотека и выплаты по алиментам. И еще он только что купил новую тридцатипятифутовую яхту. Ради этого он даже взял вторую линию кредитов под залог своего дома в Элизабет-Бей. В общем, нос вытащишь – хвост увяз. У него, правда, все же был шанс, хотя и весьма далекий, получить в течение ближайших пяти лет должность заместителя комиссара полиции. «Никаких шагов ради этой Джины Дэвис я больше предпринимать не буду», – решил он. Да и какие еще шаги он мог предпринять?

Правильный ответ нашелся сам собой.

Вот что он сделает: в ближайший же выходной отправится в плавание! Уже одной мысли об этом ему всегда было достаточно, чтобы успокоиться. И он представил себе, как плывет по водам залива и думает о том, как прекрасен Сидней, как мало людей, которые могут по-настоящему насладиться его очарованием, и как ему, Тони, повезло, что у него есть такая возможность.

И все же что-то заставило Тони Бьюканена в последний раз позвонить Сиву Хармсену. Он размышлял о том, что убийство Тарика-аль-Хакима, которое официально объявили делом рук той женщины, Ник Лукакис считал преступлением, в котором замешаны воротилы преступного мира. Но теперь сам он, Тони Бьюканен, мог, пожалуй, дать этому событию совсем иное объяснение, куда более мрачное и куда более отвратительное.

– Кто убил Тарика-аль-Хакима? – спросил он у Сива Хармсена.

В трубке послышался странный смех – такой смех обычно сопровождает слова «ну-до-чего-ж-ты-тупой-а?» – и Сив Хармсен сказал:

– Я вам отвечу так: это сделали люди, заинтересованные в терроре. А что, у вас, Тони, иное мнение?

– Люди всегда оставляют после себя некие следы, разве нет?

Сив Хармсен промолчал, и Тони Бьюканен узнал старый трюк следователя: Сив просто выжидал, когда он выскажется и, возможно, в запальчивости обронит что-то лишнее. Однако это был не допрос.

– И всегда можно отыскать кое-какие документы, – прибавил он.

– Знаете, Тони, в детстве я был алтарным служкой, чадом Божьим. Разве я вам никогда об этом не рассказывал? Так вот, Тони, нужды государства – это почти то же самое, что нужды Господа, во всяком случае, так мне постоянно твердили насчет Бога: во всем они очевидны, но нигде их не видно.

– Что-то всегда остается, Сив. Какие-то записи или нечто подобное. То, что связывает высшие инстанции с теми людьми, которым приходится пачкать руки.

– Давным-давно, возможно, так оно и было, – сказал после долгого молчания Сив Хармсен, – откуда мне знать. Но сейчас, дружище, есть просто люди вроде нас с вами. И нам вообще не обязательно что-либо сообщать друг другу с помощью слов. Нам достаточно разделять некое общее понимание.

Тони Бьюканен почувствовал, как душа его наполняется ужасом.

– Вы меня поняли? – спросил Сив Хармсен. И прошипел еще одно слово, прозвучавшее вдруг на редкость злобно: – Дружище.

И Тони Бьюканен почувствовал, что накрепко связан с Сивом Хармсеном где-то там, в потаенном, подземном мире, где всем ясно, что разделять власть – значит, разделять и вину.

– Ох уж эта жара! – воскликнул Тони Бьюканен, распахивая ворот рубашки.

– Да уж, – откликнулся Сив Хармсен. Последовала еще одна долгая пауза. Затем Хармсен как ни в чем не бывало сообщил: – В канцелярии министра в следующий четверг коктейль. У вас нет желания пойти?

– Просто невыносимо… такая жарища!..

– Да-а, – протянул Сив Хармсен, и голос его был столь же ровным, как взлетные полосы в аэропорту Бэнкстоун. – Совершенно, черт побери, невыносимо. Итак, в шесть вечера. Я пришлю за вами машину. – И он повесил трубку.

Да, конечно, думал Тони Бьюканен, это было самое правильное решение: он отправится в плавание, но не в ближайший выходной, а прямо сейчас, сегодня, этим же вечером! После городской жары и зловония на водах залива будет особенно хорошо. Это просто невероятно, но миллионы жителей Сиднея действительно никогда заливом не пользуются. Эх, если б эти люди понимали, как глупо себя ведут! Ничего, он выйдет в залив, позволит ветру надуть спинакер, почувствует, как набухнет парусное брюхо, как яхта начнет рыскать по воде, точно проснувшийся зверь, а потом устремится к Акульему острову; яхта полетит, как птица, и скорость ее движения заставит его слегка отклониться назад, и он почувствует на лице соленый бриз, и жизнь будет прекрасна, и это место вновь покажется ему самым прекрасным местом на свете, ибо там есть возможность забыть обо всем.

Тони Бьюканен улыбнулся собственным мыслям и с наслаждением откинулся на спинку стула, мечтая о плавании и о том, как будет проплывать мимо раскинувшегося на берегу Сиднея.

«Да, Сив прав, – думал он. – Люди действительно глупы».

81

Кондиционер в кафе работал так, что Куколке казалось, будто пот, покрывавший ее с головы до ног, превращается в иней. Раскрытая газета, лежавшая на столе, сообщала, что в Америке, в Блу-Маунтинс, уже распроданы все противогазы. По телевизору пели «Я все еще называю Австралию домом», но Куколка Австралию как дом больше уже не воспринимала. У нее было ощущение, словно в Австралии идет война. Но не война против терроризма, о которой говорили все, а какая-то совсем другая война, о которой не говорил никто, и она, Куколка, в итоге оказалась на стороне проигравших.

На кухне работало радио, и оттуда донеслось: «Ниссан Максима» – вот это да!»

Это была война против всех и каждого, и не имело значения, мусульманин ты или христианин, ливанец или австралийка, показывающая стриптиз; для всех сейчас существовала только эта война, и кем бы ты ни был, что бы ты ни думал – конечно, думал не так, как она, скорее как Уайлдер, – ты все равно вскоре оказался бы втянут в эту войну.

На глаза Куколке попалась строчка в газете: «Учитесь стратегически мыслить, приумножая свое благосостояние, а также воспитывая в себе чувство собственного достоинства! Позвоните нам прямо сейчас!»

И все же эта война ведется как-то неявно, думала Куколка, ее зачинщиков трудно прижать к ногтю, она закамуфлирована разнообразными словами и посланиями, которые только утомляют твой мозг, но все же просачиваются в твою душу, пропитывают тебя насквозь, как эта нескончаемая жара.

«Какие подонки? – спросило радио на кухне. – Да исламские, конечно».

«Четыреста баночек шампуня по $4.95, – сообщил телевизор. – И только сегодня. У нас любят свежую продукцию».

«Я понимаю, политически некорректно так говорить, – сказало радио, – но я все-таки воспользуюсь именно этим словом».

«Да, тут я полностью с тобой солидарен, Джо, – произнес по радио еще чей-то голос. – Мой дядя был на той войне, и он говорил, что единственный язык, который они там, в Сирии, понимают, – это добрый пинок под зад».