Читать книгу "Куколка - Андрей Кивинов"

– Мужик, двадцать копеек дай! Выручи. Помираем – трубы горят.

– Не помрете, отцы святые. На вас дрова возить можно.

– Тьфу, е… – Женька проводил туманным взглядом жадного прохожего, облизал сухие губы и повернулся к приятелю. – Ну и видуха у тебя, Серый. Здрасьте, я ваша тетя.

– У тебя не лучше. Советская власть плюс электрификация всей страны. Героически посидели. Редкостный кайф.

– По поводу чего пили-то, помнишь?

– Извини, вспоминать больно. Попозже чуток спроси.

– Все, на хер, последний раз. Иначе не дотянем до коммунизма.

Женька кряхтя опустился на бетонный поребрик тротуара и трясущимися пальцами потер виски. Повод, повод. Слабое утешение сегодняшнему отходу. Хлестали без всякого повода. Появилась деньга, ну и… Ваше здоровье, товарищ.

Он пошарил по карманам заношенного клетчатого пиджака и достал надломленную “Приму” без фильтра. Доломав сигарету, прикурил. Серега уселся рядом.

– Зря бормотуху с водярой мешали.

Женька не ответил. Серый после каждого “штопора” плакался про смешение напитков надеясь, что его поймут и посочувствуют. “Конечно, конечно, старичок, “ершик” – штука такая…”

Глушить начали с утра, дома у Сереги. Он толкнул у магазина том Дюма – хватило на пару пузырей “Молдавского розового”. Потом Женька пошарил по закромам и отыскал на антресолях клад – военные зимние ботинки, вполне пригодные к эксплуатации. Ботинки потянули на две “Пшеничных” и банку рыбного паштета.

Продолжили на природе – в садике средней школы. Школьники на каникулах, садик-райский уголок. Кто-то все ж помешал и в “раю”. Утром Женька заметил опухоль на костяшке указательного пальца.

– Серый, с кем это я?

– Валька с тридцатого дома подкатил. У него сушняк домашний был. В канистре. Ничего штучка.

– И за что я его? – Да он сам, козлина – на рожон полез. Кажется. А может, ты. Да ладно, вы после помирились.

Женька выбросил окурок и лег на газон, примыкающий к тротуару.

– У тебя точно нет? Хоть на пиво? Серый еще раз вывернул карманы. – Голяк, как в гастрономе после ревизии.

– Может, у Вальки есть? Сползай.

– Вальку супруга за волосы вечером из садика уволокла. Пролетаем.

– Сдохнем же, у меня уже пульса нет.

– Блевани, полегчает.

– Нечем. Паштет не залежался. Попробуй еще стрельнуть. Бог не фраер, дадут. Хоть копеек сорок.

Серега поднялся с поребрика и побрел клянчить мелочь. Прохожие, заметив его качающуюся фигуру, отворачивали глаза и ускоряли шаг. Добровольный взнос в фонд спившегося строителя светлого будущего – не самая заманчивая перспектива. Нажрутся как сволочи, а утром клянчат на опохмелку. Будто им насильно водку вливали. Почему таких не свозят на необитаемый остров и не оставляют навечно? Прохода нет от пьяни.

Серега вернулся через десять минут, сжимая в тощей ладони гривенник.

– Копейки до “маленькой” не хватает. Пошли, Зинка нальет.

– Зинку выгнали позавчера. БХСС пиво проверил. Пятьдесят процентов воды. А новую бабу я не знаю.

– Уговорим, пошли. Не человек, что ли? Женька, не вставая с газона, достал из нагрудного кармана маленькое зеркальце с отколотым уголком. Жуть. Лицо опухло, как будто он только что подвергся нападению целого роя пчел. В левом глазу лопнули сосуды, и глаз превратился в вишню.

Женьке было тридцать пять, но выглядел он на полтинник. Врач-сосед сказал, что если он будет продолжать пить такими же темпами, то до сороковника не дотянет. Каждый раз, просыпаясь после возлияния,

Женька обещал себе, что это все, в последний раз, что ни в жись, ни капли. Однако если капля падала в рюмку, Женька забывал все клятвы и летел в пропасть.

Он жил в однокомнатной квартире вместе с матерью-пенсионеркой. Мать давно махнула на Женьку рукой, все слова о “взятии за ум” расшибались о непробиваемую стену. Единственной реакцией на Женькины запои были теперь слезы по ночам. Неделю назад, когда Женька распустил руки и ударил мать, она собрала еще не пропитые сыном вещи и уехала к сестре в деревню. “Чтоб ты сдох, скотина…”

Женькин отец умер еще лет пять назад от цирроза.

– Слышь, пионер, – окликнул Серега проезжавшего велосипедиста, – помоги гегемону, дай копеек десять. Я директора школы знаю. Отличником будешь.

– Брежнев пускай подает, – насмешливо бросил пацан, зная, что еле стоявший на ногах дядька не догонит его “Орленок”.

– Вот сучонок… Жека, айда на скамейку. Я вчера в траву пузырь пустой спрятал. Сдадим. Как раз на пиво. А то светимся тут – меня участковый в ЛТП упечь хочет, ментяра плюшевый. Давай, поднимайся, брат. Что делают, гады, что делают. Споили страну…

Женька спрятал зеркальце, со второго захода поднялся и, не отряхивая с пиджака прилипшие комки земли и траву, двинул следом за приятелем.

Бутылка под скамейкой их не дождалась. Серега, высказав по этому поводу пару широко распространенных фраз, плюхнулся на скамью, глубоко переживая горе.

Женька, как менее эмоциональный и как более нуждающийся в лекарстве пьяница, продвинул Серегину идею несколько дальше:

– Вон помойка. Битком. Пошли пошарим. Есть богатей – не сдают посуду. Зуб даю, найдем. Хоть из-под кефира.

Серега встрепенулся, натурально ожил, отломал от скамейки кусок деревянной рейки и покатил к цели. Женька решил искать стеклотару без помощи орудий труда.

Встав по обе стороны квадратного бачка, приятели занялись спасительным делом. От каждого по способности, каждому по труду. Пр-р-ра-льно.

Огромная горбатая крыса, потревоженная нежданным визитом рабочего класса, выпрыгнула из помойки и умчалась в кусты.

– Тьфу, падаль, – Серега по инерции запустил рейкой вдогонку грызуну, – напугала, зараза.

Пришлось идти за новым оружием труда. Не руками же… “Ах, наши руки, руки трудовые, руками золотыми назовут”.

Женька уже выкинул часть мусора на асфальт, потроша недра помойки. На освободившееся место стал перекладывать отходы с Серегиной половины.

– Погодь, я помогу. – Серега сунул было палку в бачок, но притормозил, заметив, как резко выдернул руки Женька.

– Что?! Опять крыса?

Женька сглотнул и кивнул вниз.

– Кто-то куклу выкинул. Как живая. Серега перегнулся через свой край:

– В чем это она? В кровище, что ли? Женька тряхнул головой. Покрасневший глаз нестерпимо щипало, он слезился, отчего зрение потеряло остроту, и окружающий мир теперь воспринимался через сиреневую дымку. Вдобавок похмельный синдром давил на мозг, переворачивая все с ног на голову. “Пьянству – бой!”