Читать книгу "Гербарий из преступлений - Лариса Соболева"

– А правда, что Фрол расстрелял полковника? – спросил Никита.

– Чистейшая, – дал ответ Сальников. – А ведь он был первейший друг полковника. Огарев от голода его спас, Фрол сыном полка был в эскадроне, а не посмел ослушаться приказа, своя рубашка к телу ближе. Начальник наш, Яков Евсеевич, еще сомневался, говорил, духу у Фрола не хватит. Хватило. Самойлов еще приказал: «В сердце стреляйте, я проверю». Вот и весь друг. А после пил, мы отмечали его новое крещение, шутил… Было дело.

Никиту переклинило. Ни о чем другом думать он не мог, только о матери, об отце, о брате Денисе… Как бы сложилось, если бы в свое время не повстречался им Фрол? Наверное, и мама была бы жива, и Дениска, и не попал бы Никита с братом в концлагерь, потом не числился бы много лет на родине предателем… Много чего не случилось бы. Но произошло, случилось. Потери невосполнимы, а человек, распорядившийся их судьбами, живет в почете и уважении, находится в ладу с совестью. Да только то, что он живет, а по всем человеческим законам должен умереть, как подлый негодяй, одно это не давало Никите свободно дышать.

Возвращаясь в город, Никита попросил Василису разузнать, где и когда бывает Фрол, кто его сопровождает. О Самойлове она знала более чем достаточно, рассказала и о его безногой любовнице, назвала адрес. Заметив, что Никита с подозрением смотрит на нее, призналась:

– Да, слежу за ним, слежу. Знаешь, Никитка, меня так и тянет к этому ироду. Спрашивается – зачем? Обиду простить не могу, застряла она у меня здесь, – ударила Василиса себя кулаком в грудь. – Гляжу на него и мечтаю, как он подыхает в муках страшных. Я плохая баба, дрянная, а душа-то и у меня есть. Посмотри сам: до чего я докатилась. Из-за рожи меня на приличное место работать не брали, мол, мною только народ пугать. Ага, так и говорили в лицо! Ну, хоть бы по-другому как-то повел себя со мной, а то ведь отшвырнул, как тряпку, обидно это. До сих пор обида сердце жжет.

Конечно, он не поделился с ней, зачем ему нужен Фрол Самойлов, она и не спрашивала. Несколько дней Никита следил за ним по наводке Василисы, по следу шел, как хищный зверь. И определил место для своей мести – дом безногой любовницы, вечером там тихо и безлюдно. Во дворе ли, в подъезде или у самой пассии – все равно.

В один далеко не прекрасный день, потому что день этот должен был стать решающим, Никита зашел в подъезд. И прождал недолго, во дворе остановилась уже знакомая машина. Екнуло сердце Никиты, когда он сжимал пистолет «вальтер», который всегда возил с собой. Он встал напротив двери и ждал, когда подойдет Фрол Самойлов. Тот шел неторопливо, словно и не хотел идти, остановившись в нескольких шагах от подъезда, закурил. Затем постоял, о чем-то думая и отбросил папиросу.

– Здравствуй, Фрол Пахомыч, – сказал Никита.

– Мы с вами разве знакомы? – растерялся Фрол. – Я что-то вас не помню.

– А отца моего помнишь – полковника Огарева? А мою мать? А брата Дениса? – жестко, без эмоций, чеканил Никита.

– Никита? – потрясенно выговорил Самойлов.

В следующую секунду лицо Фрола осветилось, заискрились радостью глаза, а Никита непроизвольно попятился. Его смутила радость Самойлова – так радуются друзьям. И в этот миг перед глазами возникло лицо матери, не размытое, как возникало раньше, а живое, близкое, отчетливое, словно кадр из кино. «Никита, не упрямься, поиграй Чайковского», – услышал он мелодичный голос матери. И увидел длинные пальцы, они подняли крышку пианино… Потом мать перед его внутренним взором сменил образ отца – с заостренными чертами, с серыми умными глазами, с волевыми губами и военной выправкой. А завершил видения юный Денис с изможденным бледным лицом, с каплями пота на лбу, а над ним отрывающаяся глыба… Четкие видения будто говорили: ты в ответе за нас.

Никита выстрелил.

Фрол вздрогнул, выпустил из рук портфель, схватился за грудь. В следующий миг он поднял на Никиту глаза, в них застыло недоумение, а рот приоткрылся – он хотел что-то сказать… Никита не дал ему возможности говорить, выстрелил второй раз. Фрол отступал с перекошенным от боли лицом, а Никита стрелял, цедя сквозь стиснутые зубы:

– Ты не должен жить. Весь твой род… под корень… как ты нас…

Буба рванул к нему, схватил за руку, но Никита продолжал стрелять. Наступила звенящая тишина. Огарев медленно опустил пистолет. Буба заметил женщину, прятавшуюся за деревом. За это же дерево схватился смертельно раненный Фрол…

– Бежим! – встряхнул друга Буба.

Два часа спустя они ехали в поезде на юг. По счастью, одни в купе.

– Ты с ума сошел! – наконец выговорил Буба. – За что ты его?

– Он убил моего отца… и мать… Я поклялся его убить. И всех Самойловых. Это гнилой род, таким, как они, нельзя жить.

– Тоже мне, мститель! – фыркнул Буба. – А если тебя найдут? Ты об этом подумал? Тетка видела тебя.

– Василиса? Хм… Не найдут.

Василиса, глядя на истекающего кровью Фрола, в ужасе прошептала:

– Не думала я, что эдак-то обернется… Ох, Никитушка, натворил…

– Это ты?.. – выговорил Самойлов. – Ты меня подставила?..

Она услышала шум и поспешила уйти, бросив его умирать.

– Василиса рассказала Никите, когда он снова приехал сюда, что Фрол догадался, кто его сдал, – закончил Софрон Леонидович. – Плакала, говорила, мол, не хотела, чтобы так все случилось.

– Почему он был уверен, что его не найдут?

Софрон Леонидович взглянул на Щукина, затем спрятал глаза и явно соврал:

– Не знаю.

– Значит, вендетта закончилась в следующий его приезд, так?

– Вендетта? Ну, можно и так сказать… Он сначала узнал много нелестного о Георгии, видимо, сомневался. Но выяснилось, что сын идет по стопам отца, на заводе его не любили за придирчивость, резкость, за нетерпимость…

– Да, серьезная причина, чтобы убить, – скептически заметил Щукин. – У кого же не бывает конфликтов на работе? Из-за этого надо убивать?

– Ну, конечно, дело не в том. Дело в клятве. Он поклялся у могилы матери, что уничтожит Самойловых. В Никите жила уверенность, будто они – исчадья ада, а его оставили жить высшие силы, чтобы его руками убрать негодяев. Поймите, не на пустом месте выросли ростки лютой ненависти.

– А вы оправдываете убийцу, – подковырнул его Щукин.

– Я прошел тот же страшный путь, – возразил Софрон Леонидович. – Знал бы, кто виновен в смерти моих родных, поступил бы так же, как Никита. Но у моей ненависти не было конкретного лица, разве что вся наша система. Только систему убить нельзя, а вот от мрази кто-то должен очищать мир. Это мое мнение, и с него меня не сдвинуть.

– М-да… – задумчиво произнес Щукин. – А ведь вы, Софрон Леонидович, получается, соучастник преступления…

– Пугаете? – усмехнулся тот. – С сорок первого по пятьдесят третий все мои страхи были исчерпаны, я не боюсь.