Читать книгу "Из серого. Концерт для нейронов и синапсов - Манучер Парвин"

– Да, можно придумать и другие примеры, которые заставляют напрячь мозг, – признаю я. – У меня нет всех ответов, как во всех религиях, где есть ответы на все вопросы.

Внезапно меня охватывает беспокойство, оно набрасывается на меня, как голодный тигр, когда я думаю о себе и Джульетте, о болезни Альцгеймера и себе самом, об Университете и обо мне – проблемах, который выбивают из меня этот момент счастья.

Мы добираемся до верха лестницы и идём к стойке регистрации на рейс Бобби. Стоит длинная очередь. Перед нами оказывается как раз Человек-Осьминог. Я ему победно улыбаюсь. Он раздражённо хмурится в ответ.

– Твоя ПайяРах – это новая концепция, насколько мне известно, – говорит Бобби. – Но столпы – нет.

– Я не создавал никаких новых ингредиентов или столпов, – говорю я. – Я использовал доступные ингредиенты, чтобы сварить новый суп – суп для всех сезонов, надо надеяться. Это всё. Как он на вкус, Бобби?

– Пока неплохо. Но меня нужно ещё какое-то время убеждать.

Он проводит языком по губам, как будто пробует ПайяРах.

– Я знаю. Я чувствую то же самое. Именно поэтому я решил попробовать её на тебе на первом, Бобби.

– И куда ты собираешься с этой своей ПайяРах?

– Сегодня только в аэропорт, – говорю я ему. – Проводить тебя. Представить, каким ты видишь всё, находясь высоко над землёй, каким маленьким ты видишь меня, стоящего на земле, если смотреть сверху.

– А какие у тебя высшие ценности, папа, если вкратце? – он говорит это с широкой улыбкой. Она напоминает мне весну.

– Все просто, Бобби: ПайяРах, мы и французский сыр фета – не солёный греческий и никакой другой сыр фета.

Через несколько часов я получаю от него письмо по электронной почте:

«Когда я находился высоко в небе, то смотрел вниз, чтобы разглядеть тебя, но не смог найти. Тогда я стал искать тебя внутри себя. Я нашёл тебя в своём сердце все ещё булькающим о Боге! Спасибо, папа, за всё, в особенности за вкусные идеи и ещё более вкусные блюда, которые ты придумываешь».

Я чувствую себя счастливым и тем не менее несчастным. Моё счастье, возможно, мелкое, а несчастье глубокое. Как мне справиться с моими проблемами, реальными или воображаемыми?

Мои страхи взаимодействуют с моей любовью к Джульетте, любовью к сыну и любовью к человечеству, и моим вселенским оптимизмом по отношению к будущему – и я остаюсь каким-то образом парализованным, в некоторой неопределённости, и тем не менее я улыбаюсь несколько горько-сладкой улыбкой.

Нам говорят про одного Бога, говорят о многих богах и многих пророках, но не говорят много правды. Священные книги говорят нам, что делать, а что не делать, но не как быть скептиками, не как искать истину и не как узнать, как искать истину.

С этими мыслями в голове я пишу стихотворение, которое также и не стихотворение!

Я Зороастра представляю —

Ведёт он с Солнцем разговоры.

Людей, что устали не зная,

За Моисеем шли сквозь море.

Христа я вижу на Вечере —

В его глазах любовь сияет,

Он неподкупностью и верой

Учеников объединяет.

И медитирующий Будда

Находит к истине дорогу.

В горбах крылатого верблюда

Мохаммед устремился к Богу.

Я вижу и других пророков,

Они вниманья ожидают,

Ведь нет в цветах весенних прока,

Коль пчёлы их не опыляют.

Священники, я вижу, в рясах,

Вокруг пророков роем вьются.

Им преклоняясь, в страстных плясах

Язычницы нагие гнутся…

Но строгие азы марксизма

Творят во взглядах перемены,

И крест жестокий атеизма

Перечеркнёт все эти сцены.

Я вижу Маркса: крест он ставит,

Как будто на моих виденьях,

Железом раскалённым правит,

Клеймя слепые убежденья…

Дымится плоть. Я защищаюсь,

Стремясь остановить горенье,

В мир скептицизма погружаюсь,

И жду, как суфий, озаренья…

В лучах сверхновой растворяясь

Реальности, а может, в Боге,

Слезинкой в море потеряюсь,

Без сожалений и тревоги.

Глава 18

Путешествие во времени

Сейчас утро, и стеклянный дом кажется пустым, словно меня в нём нет. Отъезд Бобби и резкое появление моих страхов наполняют меня опасениями. Тот факт, что одиночество – это пандемия в полном людей мире, и я – просто одна из жертв, меня не успокаивает.

Я обращаю внимание, что чем меньше я делаю то, что хочу делать, – или чем больше делаю то, что не хочу делать, тем больше чувствую себя, как заключённый! Я хочу заняться любовью с Джульеттой, но я не должен этого делать; я хочу прекратить лицемерить и притворяться в Университете, но я должен продолжать это делать. Невидимые тюремные охранники толкают и швыряют меня с восхода до восхода. Я – пёс, привязанный к дереву; если я попытаюсь пойти дальше, чем позволяет длина моего поводка, например, выскажу вслух свои идеи или потрачу больше, чем лежит у меня на банковском счёте, то меня задушит поводком. Так много поводков, так много сдерживающих факторов. Да, я лицемерю и притворяюсь, причём притворяясь даже с Джульеттой и сыном. Да, я свой собственный тюремный охранник. Но я не могу бросить преподавание. Я не могу даже пойти водителем такси, боясь потеряться – как я сейчас чувствую себя потерянным. Каждый день я всё больше удивляюсь от того, что прожил ещё один день сам по себе. Крыша ещё не отремонтирована. Сгоревший тостер не заменён. Дела, которые нужно сделать, кричат на меня у меня в голове.

Я убеждаю себя быть позитивным. Я пытаюсь быть настолько спокойным, насколько возможно. Я медитирую. Я занимаюсь йогой. Я съедаю целую дыню, пока гуляю в лесу за домом. Я думаю о временном характере счастья. Груз одиночества давит на меня, вдавливает меня в пропасть тьмы. Было так здорово, когда здесь находился Бобби.

Я задумываюсь, возможно ли полностью вырваться из пузырей своего эгоизма, эгоцентричности и самодовольства. Смогу ли я это сделать? Я гадаю, будет ли этот вялотекущий кризис личности приносить мне боль до моего последнего вздоха. Мой разум всё больше и больше выходит из-под моего контроля. Моя жизнь сведена до того, что взрывает один пузырь незнания за другим, чтобы я в результате оказался во всё больших и больших пузырях незнания? Сколько ударов сердца мне осталось? Сколько пузырей мне нужно взорвать?

Чтобы чем-то заняться, я ставлю прелюдию к «Послеполуденному отдыху фавна» Клода Дебюсси на проигрывателе компакт-дисков. Его вдохновило стихотворение французского поэта Стефана Малларме. Мне кажется, что это произведение выражает скорее настроения, а не мысли, чувства, не идеи. Оно пытается поймать ускользающую границу между сном и пробуждением, между жизнью и смертью. Соло флейты отправляет меня в сюрреальный мир, где я нахожусь в не поддающемся описанию настроении повышенного осознания сильной туманности бытия. Я будто внутри этого ощущения. Странно, я идентифицирую себя с мифологическим существом, фавном, наполовину козлом и наполовину человеком, который живёт в лесу у реки, окружённой болотами, где растут камыши. Фавн мечтает о воображаемых нимфах и возможном будущем. Желания фавна фильтруются сквозь туманность и выходят из ничего не знающей тени, а потом уходят в ничего не знающую тьму, точно так же, как мои желания в эти дни.