Читать книгу "Сыновья Ананси - Нил Гейман"

– Нет, – сказала Рози. – Я не должна была выходить за него. Я его не люблю. Так что ты не так уж была неправа.

Они услышали, как наверху хлопнула дверь.

– Он ушел, – сказала Рози. – Быстро. Пока его нет. Выроем туннель.

Она захихикала, а потом расплакалась.

* * *

Толстяк Чарли пытался понять, чем занимается на острове Дейзи. Дейзи с не меньшим упорством пыталась понять, чем на острове занимается Толстяк Чарли. Ни один из них не преуспел. Певица в длинном красном облегающем платье – слишком хорошая для пятничного шоу в маленьком гостиничном ресторане – пела с невысокого помоста на другом конце зала «I’ve Got You Under My Skin».

– Ты ищешь даму, которая была твоей соседкой, когда ты был маленьким мальчиком, потому что она может помочь тебе найти брата, – сказала Дейзи.

– Мне дали перо. Если оно еще у нее, я мог бы обменять перо на брата. Попытка не пытка.

Она моргнула, медленно, задумчиво, совершенно не впечатленная, и начала клевать салат.

– Ну, а ты здесь, – сказал Толстяк Чарли, – потому что думаешь, что Грэм Коутс укрылся на острове после убийства Мэв Ливингстон. Ты примчалась сюда по собственной инициативе только из-за предположения, что он может быть на Сент-Эндрюсе. А если он здесь, ты абсолютно ничего не сможешь с этим поделать.

Дейзи слизнула с губ томатное зернышко. Она была немного растеряна.

– Я здесь не как полицейский, – сказала она. – Я здесь как турист.

– Ты просто сбежала с работы и приехала за ним. Тебя за такое могут посадить или еще что.

– В таком случае, – сказала она сухо, – отсутствие договора об экстрадиции мне только на руку.

– О боже! – выдохнул Толстяк Чарли.

«О боже!» Толстяк Чарли произнес потому, что певица сошла со сцены и теперь разгуливала по ресторану с радиомикрофоном в руке. В этот момент она как раз спрашивала двух туристов из Германии, откуда они.

– Да что он здесь забыл? – спросил Толстяк Чарли.

– Тайна банковских вкладов. Дешевая недвижимость. Нет договора об экстрадиции. А может, ему нравятся цитрусовые.

– Он два года держал меня в страхе, – сказал Толстяк Чарли. – Я собираюсь положить себе еще немного этой рыбы с жареными бананами. Ты как?

– Мне хватит, – сказала Дейзи. – Для десерта нужно место оставить.

Толстяк Чарли направился к буфету в обход, чтобы не попасться певице на глаза. Певица была очень красива, а ее красное платье с блестками так и сверкало при ходьбе. Она пела лучше, чем играла группа. Ему хотелось, чтобы она вернулась на маленькую сцену и продолжила обязательную программу – ему понравилась в ее исполнении «Night and Day», но особенно – «Spoonful of Sugar» – и оставила в покое посетителей. Или, по крайней мере, перестала переговариваться с теми, кто сидел на его стороне зала.

Он наполнил тарелку в основном той же едой, что понравилась ему при первом подходе. Эти велосипедные прогулки по острову, подумал он, здорово влияют на аппетит.

Когда он вернулся к столику, напротив Дейзи сидел Грэм Коутс, на лице его было нечто, смутно напоминавшее бороду. И еще он улыбался, как хорек на стероидах.

– Толстяк Чарли, – сказал Грэм Коутс, сдавленно посмеиваясь, – это поразительно, не правда ли? Я пришел к тебе поговорить тет-а-тет, и кого же я вижу? Этого славного маленького офицера полиции. Прошу, присядь вон туда и постарайся не устраивать сцен.

Толстяк Чарли застыл как восковая фигура.

– Сядь, – повторил Грэм Коутс. – Мой пистолет приставлен к желудку мисс Дэй.

Дейзи жалобно посмотрела на Толстяка Чарли и кивнула. Ее руки лежали на скатерти ладонями вниз.

Толстяк Чарли сел.

– Руки держи так, чтобы я их видел. Положи на стол, как она.

Толстяк Чарли повиновался.

Грэм Коутс шмыгнул носом.

– Я всегда знал, что ты коп под прикрытием, Нанси, – сказал он. – Провокатор, а? Пришел в мою контору, подставил меня, ограбил.

– Я никогда… – начал Толстяк Чарли, но, заглянув в глаза Грэма Коутса, заткнулся.

– Мнил себя таким умным, – сказал Грэм Коутс. – Думал, я куплюсь. Вот почему ты подослал ко мне тех двоих, так? Тех, что в доме. Ты и правда думал, что я поверю, будто они с круизного теплохода? Если ты пытаешься меня надуть, тебе придется здорово потрудиться. Кому еще ты рассказал? Кто еще в курсе?

– Я не совсем понимаю, о чем вы, Грэм, – сказала Дейзи.

Певица допевала «Some of These Days»: голос у нее был блюзовый, богатый, он бархатно обволакивал слушателей.

Наступят дни,

Когда по мне ты затоскуешь,

Наступят дни,

Когда ты одинокой будешь,

Тебя уж я не обниму.

Не поцелую…

– Вы оплатите счет, – сказал Грэм, – я проведу тебя и девушку к машине. И мы поедем ко мне, где и поговорим по-людски. Захотите меня одурачить – пристрелю обоих. Усек[82]?

Толстяк Чарли еще как усек. Он также усек, кто был за рулем черного «мерседеса», и что он, Толстяк Чарли, был сегодня на волосок от гибели. Он начал понемногу усекать, что Грэм Коутс окончательно выжил из ума, и у них с Дейзи почти нет шансов выйти из этой передряги живыми.

Певица допела. Сидевшие тут и там посетители аплодировали. Толстяк Чарли держал руки на столе ладонями вниз. Он посмотрел через Грэма Коутса на певицу и подмигнул ей глазом, который тот не видел. Певице уже надоело, что все избегали ее взгляда, и когда Толстяк Чарли ей подмигнул, она чрезвычайно обрадовалась.

– Грэм, действительно, я здесь из-за вас, но Чарли просто… – Дейзи запнулась, и на ее лице появилось выражение, какое обычно появляется у человека, когда дуло пистолета втыкается в живот еще глубже.

– Послушайте, – сказал Грэм Коутс. – Ради собравшихся здесь невинных очевидцев давайте делать вид, что мы – добрые друзья. Я собираюсь засунуть пистолет в карман, но он по-прежнему будет направлен на вас. Сейчас мы встанем. Мы пойдем к моей машине. И я…

Он замолк. Женщина в блестящем красном платье с микрофоном и сияющей улыбкой направлялась к их столику. Она подошла к Толстяку Чарли.

– Как тебя зовут, милый? – спросила она в микрофон и сунула его под нос Толстяку Чарли.

– Чарли Нанси, – сказал Толстяк Чарли глухо и с дрожью в голосе.

– И откуда ты, Чарли?

– Из Англии. Я и мои друзья. Мы все из Англии.

– И чем ты занимаешься, Чарли?

Все замедлилось. Это как спрыгнуть с утеса в океан. Был только один путь. Он набрал в грудь побольше воздуха и сказал: