Читать книгу "Зверинец Джемрака - Кэрол Берч"

— Ляг со мной, я же тебе заплатил, — велел я девушке.

Она прилегла рядом, и я обнял ее.

— Ограбишь — убью, — пообещал я ей.

— Не убьешь, — снисходительно возразила она, — зачем тебе?

Слезы было не остановить. Она вытерла мне нос маленьким платочком, надушенным лавандой. От этого я еще больше заплакал.

— Что это? — спросила девушка.

Синяки на правом предплечье. Так и остались.

— Ничего.

— Хватит. Пора успокоиться. Давай договоримся: ты мне дашь еще одну гинею сверху, а я обещаю ничего не красть.

— Идет, — ответил я.

На этом разговоры закончились. Когда мое время истекло, она выставила меня за дверь, и я побрел к мосту вдоль реки в легком облаке моросящего серебристого дождя, мимо того места в Бермондси, где мы когда-то жили. Лучше там не стало. По-прежнему воняло до невозможности. Пляж у моста был все таким же грязным. Я присел на ступени и бесконечно долго смотрел на противоположный берег. На Рэтклифф-хайвей. Подумалось: та женщина, она ведь пощадила меня. Наверное, признала за местного.

Я оттягивал возвращение домой, бродил без цели. В конце концов пересек реку — днем, ближе к полудню — и с полчаса постоял, наблюдая, как разгружают сахар. До сих пор мне не встретился ни один знакомый, и это меня устраивало. Новости разошлись еще до нашего возвращения. Задолго до того, как мы зашли в док, наша история была уже всем известна. Когда люди будут смотреть на меня, знание о том, что произошло с нами, будет светиться в их взглядах. Может, надо было нам с Дэном солгать, но мы не стали этого делать. Как я буду смотреть в глаза Ишбель и ее матери? Невыносимо. Какая-то часть меня считала, что вообще не надо было возвращаться, надо было похоронить себя в каком-нибудь затерянном, забытом уголке мира, но это было бы несправедливо по отношению к матушке. И вот я тянул время, слонялся без дела и дошел до матушкиного дома только к двум часам пополудни. Она ждала меня еще с вечера предыдущего дня и стояла на углу, вглядываясь в лица прохожих. Все та же матушка, только постарела чуть-чуть да волосы немного поседели. Я увидел ее прежде, чем она заметила меня. Выражение ее лица могло показаться сердитым, но я знал: просто она беспокоится. Увидев меня, она облегченно вздохнула, губы ее сложились в подобие мрачноватой улыбки. Матушка подошла ближе, крепко обняла меня и тут же отпустила.

— Все хорошо? — спросила она.

Я поцеловал ее в щеку:

— Надеюсь, ты не стояла тут целый день?

— Конечно нет, глупый, выбегала время от времени, а потом — обратно.

Мы оба отступили на шаг. Я довольно глупо оскалился. В ее глазах отразилось страдание.

— У тебя все хорошо? — спросила матушка еще раз, пристально вглядываясь в мое лицо.

— Бывало хуже.

— Я уж думала, никогда больше тебя не увижу.

— А вот и не угадала. — Я почему-то усмехнулся.

— Идем.

Матушка взяла меня под руку и завела во двор с вымощенным плитками стоком посередине и кузницей в дальнем углу. Звук ударов молота по металлу отскакивал от карнизов. У ворот была привязана высокая вороная лошадь, на морде — торба с овсом. Жилые помещения располагались слева: приоткрытая створка двери, ведро с мыльной водой, широкий подоконник с выложенными на нем ракушками — одной большой из-под гребешка и парой тропических, с завитушками, их еще называют «шотландскими шапочками». Здесь было просторнее и чище, чем в предыдущей квартире, и пахло чистым бельем, рыбой и матушкиным бульоном — тем самым, о котором я так мечтал в шлюпке. Чарли Грант стоял, расставив ноги, спиной к ярко пылающему очагу, над которым тихо подрагивал и гудел чайник, подвешенный на крюке. Лицо у Чарли было розовое, точно кусок ветчины. Со дня нашей последней встречи он изрядно растолстел.

— Джаф, — произнес он, выступив вперед и неловко, но дружелюбно схватив меня за плечо, — я рад, что ты снова дома.

— Хорошо оказаться дома.

У стола на высоком стульчике сидел малыш, зажав в перепачканном овсянкой кулачке деревянную ложку. На вид ему было года полтора.

— Красавчик! Правда, Чарли? — с гордостью заявила матушка, усаживая меня на стул напротив малыша.

— Еще какой!

— А это кто, Джаф, как думаешь?

У ребенка было широкое личико со вздернутым носиком и на удивление густые каштановые кудри на макушке. Он посмотрел на меня оценивающим взглядом, и я ему подмигнул.

— Это твой младший братик, Джаф, — поспешила сообщить матушка. — Его зовут Дэвид.

— Что?!

— Вот тебе и сюрприз! Дэвид! Это твой старший брат, Джаффи. Скажи ему «здравствуй».

Дэвид и я рассматривали друг друга настороженно, но с интересом.

Ничего удивительного, конечно, в этом не было. Не так уж ей много лет. Хотя выглядела матушка постаревшей. Кажется, ей не было еще сорока. Когда я у нее родился, она была совсем молоденькая. Ощущения у меня были довольно странные. Казалось, будто я далеко-далеко. После долгого времени, проведенного в море, эта запотевшая от пара комната, ребенок, мужчина в подтяжках, с розовым лицом, жар очага, миска с бульоном, поставленная передо мной матушкой, ломоть хлеба, ни с чем не сравнимое ощущение реки за стенами — все это представилось мне игрой воображения, картиной, промелькнувшей перед глазами в момент, когда я потерял сознание.

Бульон показался мне пищей богов.

И я разрыдался.

— Не плачь, все прошло. — Матушка наклонилась и обхватила меня руками, я ощутил знакомый запах. — Теперь все будет хорошо.

— Знаю, знаю.

Она отвела меня в мою комнату. Комнатка была крошечная, но окно выходило поверх крыш на реку, где небо было исчерчено высокими мачтами парусных судов. Матушка приготовила мне чудесную постель, покрытую шелковым стеганым одеялом с узором из красных цветов, а рядом с кроватью на приземистом табурете красовался побег лунника в старом зеленом кувшине, что стоял когда-то в нашей комнате на Уотни-стрит, на каминной полке. Моя кровать. Лечь на нее и спать, спать — больше ничего не надо. Однако, как только голова моя коснулась подушки, а матушка задернула занавески, поцеловала меня и вышла, аккуратно притворив за собой дверь, мои мысли пустились в нелегкий путь по темным волнам. Сколько всего нужно сделать! Повидать Ишбель и ее мать. Покончить с этим. Спать. Побольше спать. Мне все это говорили: и доктор на корабле, и доктор в Вальпараисо. Что еще? Вернуть себя, то есть свой разум, обратно из глубокой бездны и бурлящих морей, заставить себя думать о будущем, которого могло и не быть. А что делать прямо сейчас? Выйти на улицу и привлечь к себе все эти взгляды. Все знают. Ничего не утаишь. Люди из доков столько лет прожили рядом с морем и слыхали столько морских историй, что их ничем не удивишь. Они не станут смотреть на меня искоса, но что-то все равно будет в их глазах. Знание.