Читать книгу "Пересуды - Хуго Клаус"

В 50-х годах прошлого века бельгийцы предложили населению этой колонии план перехода к самоуправлению, включавший обучение населения страны (в которой всего несколько человек имели высшее образование). Но желающие поуправлять государством решили, что учиться не обязательно, объявили себя независимыми и создали полсотни политических партий.

Демократически избранный парламент оказался неспособен справиться даже с собственными вооруженными силами. Жизнь находившихся в стране европейцев оказалась под угрозой, и Бельгия, ради охраны населения, ввела в Конго войска. ООН объявила это «нарушением суверенитета» Конго, но бельгийцы обозвали своих военных «советниками» и перестали вмешиваться в местные проблемы. А 25-тысячная конголезская армия, лишившись белых командиров, занялась внутренними разборками, отчего страна погрузилась в хаос и стала распадаться.

Первой, при поддержке бельгийских наемников, откололась богатая полезными ископаемыми Катанга. Ее возглавил Чомбе. Другую окраину отхватил с помощью Китая, Кубы и СССР левый радикал Гизенга. Самый большой кусок территории остался за центральным правительством во главе с генералом Мобуту, казавшимся наиболее вменяемым, его-то и поддержали западные страны. ООН потребовала, чтобы Бельгия вывела из Конго войска, но бельгийский консул смог эвакуировать только солдат регулярной армии, наемники же, покинув Катангу, вернулись туда, как описано у Клауса, через соседние страны.

Они, собственно, хотели подзаработать. Справиться с ними силы ООН не смогли, родная Бельгия бросила «блудных сыновей» на произвол судьбы, объявив «дезертирами», и им пришлось действовать тайно (Рене вспоминает, как они пробирались по джунглям, нарядившись туристами, в цветных шортах и гавайских рубахах, пряча тяжелую технику в кустах).

В начале 1964 года вспыхнуло восстание «симба» (львов). Их вождю-маоисту Мулеле помогал Китай; здесь же отметился Че Гевара, проведший у «симба» несколько месяцев. В августе 1964-го «симба» заняли Стенливиль, захватив почти 2000 белых заложников, которых пришлось спасать бельгийскому спецназу объединившемуся ради такого случая с наемниками. После чего наемники уже никому больше не были нужны.

Клаус весьма ярко показал, как с ними разобрались на родине. А Рене и Шарль, воспоминая свои приключения, расцвечивают сухие исторические факты занятными картинками, включая милые детали вроде казни вымышленного вождя, списанной с убийства Мулеле, использования африканскими временщиками солдат-мальчишек и подробностей культа вуду.

Неожиданно читатель обнаруживает, что события в Конго таинственным образом сплетаются с событиями Второй мировой. Кажется, для жителей Алегема она все еще не прошла, не стала частью истории, как Первая мировая, в память о погибших в которой устраивается ежегодное Паломничество к Изеру. Может, и не прошла, и не только для коллаборантов, поддержавших Гитлера. Клаус рассказывал: «…когда в начале войны в Бельгию вошли немцы, все страшно обрадовались. До этого здесь стояли французские солдаты, они пьянствовали и не пропускали ни одной девушки, а немцы навели порядок…» Не стоит забывать и об антагонизме между фламандцами и валлонами, неудивительно, что дурень-почтальон, точно отражая настроение толпы, называет французский язык «языком врага». Забавно, что они же, при молчаливой поддержке большинства, нарисуют на доме Альмы черные кресты свастик.

Впрочем, и Вторая мировая, и Конго, и поразившая Алегем эпидемия неведомой болезни — лишь инструменты, понадобившиеся Клаусу, чтобы показать лицемерие любезных соотечественников, их назойливое внимание к чужой жизни.

Но — сильно ли отличаются алегемцы от своих европейских соседей, да и вообще от любого человеческого сообщества? Роман не зря перевели во многих странах мира: крошечная фламандская деревушка оказалась точной картиной по-дурацки устроенного общества. Вглядитесь в его «лучших представителей»:

— лицемер-священник — обжора и пьяница, не отказывающий себе в запретных сексуальных утехах;

— идиот-учитель, с умным видом изрекающий бессмысленные сентенции;

— мэр-коррупционер;

— нечистый на руку сенатор;

— бездарный врач, ни черта не смыслящий в медицине;

— бесчестный нотариус…

Чистый паноптикум. Однако жители Алегема делают вид, будто все идет, как положено. Все, что происходит в деревне, обсуждается в баре «Глухарь» (в оригинале — De Doofpot, «Горшок с Заглушкой»), где за закрытой дверью пересказываются сплетни, но «наружу» ничего не выходит. Наружу вообще выпускать ничего нельзя — чтоб «чужие» не увидели.

Такому обществу, чтобы спускать пар, жизненно необходим «козел отпущения». Сперва это место занимает Ноэль, младший сын Альмы, которого после падения с тандема дразнит вся деревня (кто-то из безымянных «Мы» лицемерно замечает: «…должны же люди как-то общаться с себе подобными: кого подразнить, а кого и трахнуть, правда?»).

Но к моменту возвращения Рене из Конго им уже надоело дразнить Ноэля. Теперь место сына займет его мать, обвиненная во всех мыслимых и немыслимых грехах, и старший брат — дезертир, убийца, насильник. Да еще и больной вдобавок. А пастырь освятит травлю притчей, указывающей на виновника поразившей деревню эпидемии.

Кстати о пастыре, изумительно выступившем в сцене с Шарлем: «…надо сказать что-то успокаивающее, чтобы спасти и себя, и его от неминуемой конфронтации…» Прямо-таки «борец за мир», призывающий не раздражать агрессора, но попытаться умиротворить его.

Первая часть романа заканчивается, многоголосый хор смолкает, и в тишине звучит голос автора: «Знаете что, пошлите как-нибудь Альме открытку. Ей будет приятно». И только тут читатель, очарованный блестяще сплетенной историей, осознает, что адреса Альмы ему не узнать… Впрочем, узнав из второй части романа, написанной двумя годами позже, что Альма давно умерла, он пожалеет о ней не как о персонаже романа, но как об умершем знакомом.

Некоторые считают, что Клаус написал вторую книгу, чтобы показать, как бельгийская политика лицемерной скрытности позволила педофилу и убийце Дютруа[120]терроризировать население страны в течение нескольких лет.

Но Клаус не был бы Клаусом, если бы его история не получилась поистине многогранной. Словно в крутящемся калейдоскопе, сменяют друг друга издевающиеся над Ноэлем «интеллектуалы»-продавцы магазина «Феликс», жадная голландская родня умирающей Камиллы, исламские террористы, жуткая история Неджмы и Юдит…

Истории, которые рассказывает Ноэль, может, и не вполне адекватны, сам Ноэль говорит о себе: я — дурак. Однако, как и в первой части романа, все здесь не просто.