Читать книгу "Белый шум - Дон Делилло"

Часа через три после того, как мы их почувствовали, пары внезапно рассеялись, избавив нас от необходимости продолжать бесплодную дискуссию.

36

Время от времени я вспоминал об автоматическом пистолете «Цумвальт», спрятанном в спальне.

Настало время висячих насекомых. Белые дома с гусеницами, висящими на карнизах. Белые камни на подъездных дорожках. Если пройтись вечером по середине улицы, слышно, как женщины говорят по телефону. Когда теплеет, в темноте начинают раздаваться голоса. Женщины говорят о своих сыновьях-подростках. Какие взрослые, как быстро. Просто жуть. Как много они едят. Какие большие, когда в дверях встанут. В эту пору кругом полным-полно каких-то червяков. Ползают в траве, липнут к стенам, висят в воздухе, висят на деревьях и карнизах, липнут к оконным сеткам. Женщины звонят в другие города бабушкам и дедушкам взрослеющих мальчишек. Те говорят вдвоем по телефону «Тримлайн» – сияющие от радости старики в свитерах ручной вязки, живущие на фиксированные доходы.

Что происходит с ними, когда кончается этот рекламный ролик?

Однажды вечером позвонили и мне. Телефонистка сказала:

– Тут некая Мать Деви желает говорить с неким Джеком Глэдни за счет вызываемого абонента. Вы согласны?

– Здравствуй, Дженет. Чего ты хочешь?

– Просто поздороваться. Спросить, как поживаешь. Мы же целую вечность не общались.

– Не общались?

– С вами хочет знать, приедет ли наш сын летом в ашрам.

– Наш сын?

– Твой, мой и его. Детей своих учеников свами считает своими детьми.

– На прошлой неделе я отправил дочку в Мексику. Когда она вернется, я буду готов разговаривать о сыне.

– Свами говорит, что мальчику полезно побывать в Монтане. Он подрастет, поправится. Сейчас у него трудный возраст.

– Зачем ты звонишь? Серьезно.

– Просто поприветствовать тебя, Джек. Мы здесь друг друга приветствуем.

– Этот свами часом не из тех, с причудами и белоснежной бородой, которых так забавно разглядывать?

– Мы здесь люди серьезные. В историческом цикле всего четыре эпохи. Нам довелось жить в последнюю. Осталось так мало времени, что уже не до причуд.

Ее тонкий, писклявый голос доносился до меня, отражаясь от полого шара, зависшего на геостационарной орбите.

– Если Генрих хочет летом тебя навестить, я не против. Пускай ездит верхом, ловит форель. Но я не хочу, чтобы он увлекся чем-то личным и серьезным, к примеру – религией. У нас тут же был разговор о похищении детей. Все нервничают.

– Последняя эпоха – это Эпоха Тьмы.

– Прекрасно. А теперь скажи, чего ты хочешь?

– Ничего. У меня все есть. Душевное спокойствие, цель, настоящие друзья. Мне просто хочется поприветствовать тебя. Приветствую тебя, Джек! Я по тебе скучаю. Скучаю по твоему голосу. Мне просто хочется немного поговорить, на пару минут по-дружески предаться воспоминаниям.

Я повесил трубку и вышел прогуляться. Женщины сидели в своих хорошо освещенных домах и говорили по телефону. Лучатся ли у свами глаза? Сможет ли он ответить на те вопросы мальчика, которые ставили в тупик меня, переубедить его в тех случаях, когда я провоцировал дискуссии и мелкие ссоры? В каком смысле является последней Эпоха Тьмы? Быть может, она несет всеобщую гибель, мрак, что полностью поглотит все сущее и тем самым скрасит мою собственную одинокую смерть? Я прислушивался к женским разговорам. Ко всем звукам, ко всем душам.

Когда я вернулся домой, Бабетта в своем спортивном костюме стояла у окна в спальне, вперив взор во мрак ночи.

Начали съезжаться делегаты конференции по Гитлеру. Три дня около девяноста гитлероведов будут слушать лекции, выступать на публичных дискуссиях, ходить в кино. Бродить по территории колледжа с приколотыми к лацканам пластиковыми бирками, на которых готическим шрифтом вытиснены их имена. Будут сплетничать о Гитлере, распространять обычные сенсационные слухи о последних днях в «фюрербункере».

Интересно, что несмотря на огромную разницу в национальном и региональном происхождении, они походили друг на друга. Бодры: и нетерпеливые, они смеялись, брызжа слюной, предпочитали старомодную одежду, отличались добродушием и пунктуальностью. Казалось, все они сладкоежки.

Я приветствовал их в ультрасовременной часовне. Выступал я минут пять – по-немецки, по заранее написанному тексту. Говорил главным образом о матери, брате и собаке Гитлера. У него был пес по кличке Волк. И по-английски, и по-немецки это одно и то же слово. Слова, которые я употреблял в своем выступлении, большей частью одинаковы в обоих языках. Много дней я просидел со словарем, составляя списки таких слов. Мои высказывания, само собой, были странными и бессвязными. Я часто упоминал о Волке, еще чаще – о матери и брате, несколько раз – о туфлях и носках, а также о джазе, пиве и бейсболе. Разумеется, шла речь и о самом Гитлере. Я то и дело произносил это имя, надеясь, что в его тени останется незамеченной ненадежная структура моих фраз.

Все остальное время я старался избегать входивших в группу немцев. Даже в черной мантии и темных очках, с нацистскими литерами своего имени на груди, в их присутствии, слушая их гортанную речь, их слова, их веские аргументы, я терялся, чувствовал себя заурядным смертным. Они рассказывали анекдоты про Гитлера и играли в карты – в свой немецкий безик. А я был способен разве что пробормотать наобум какое-нибудь односложное словечко да затрястись от беспричинного смеха. Я много времени проводил в своем кабинете – прятался.

Стоило мне вспомнить о пистолете, притаившемся в стопке нижних рубашек неким тропическим насекомым, как меня охватывало какое-то острое чувство. То ли страшное, то ли приятное – я и сам толком не понимал. Чаще всего оно воскрешало в памяти полузабытые мгновения детства, глубокое волнение ребенка, хранящего тайну.

Огнестрельное оружие – устройство весьма хитроумное. Особенно такой маленький пистолет. Коварная личная вещь, тайная история жизни ее владельца. Я вспомнил, каково мне было несколько дней назад, когда я пытался найти дилар. Я чувствовал себя соглядатаем, проникающим в тайну семейного мусора. Неужели я мало-помалу погружаюсь в некую тайную жизнь? Неужели она для меня – последнее средство спасения от гибели, походя уготовленной мне силой или бессильем, законом, властью или хаосом – что бы ни обусловливало подобные вещи? Кажется, я начинаю понимать своих бывших жен и их связь с разведкой.

Гитлероведы собирались вместе, бродили, с жадностью ели, смеялись, скаля слишком крупные зубы. Я сидел в темноте за своим столом и размышлял о тайнах. Неужели тайны сродни тоннелю в царство грез, где человек управляет развитием событий?

Вечером я рванул в аэропорт встречать дочь. Прилетела она взволнованная и довольная, в мексиканской одежде. Она сказала, что люди, присылающие маме книги на рецензию, не желают оставлять ее в покое. Дейна ежедневно получает большие толстые романы, пишет рецензии, копирует их на микрофильмы и отправляет в секретный архив. Жалуется на издерганные нервы, на периоды глубокой умственной усталости. Стеффи она сказала, что хочет покончить со шпионажем и начать нормальную жизнь.