Читать книгу "Рамсес II Великий. Судьба фараона - Жеральд Мессадье"

Шумиха вокруг приезда царя, сверкание лат, стенания труб — воспоминания об этом не рассеются за одну ночь. По крайней мере, не у Птахмоса. Снова и снова перед глазами вставало сияющее лицо человека, укравшего у него трон. Лицо дерзки красивое — то была красота, присущая людям самоуверенным и могущественным. Вспомнилось и восклицание Маи: «Зачем столько храмов?» Он, Птахмос, знал ответ на этот вопрос: потому что Рамсес считает себя богом. Себе самому посвящает он эти храмы! Жар возмущения опалил ему ноздри. Бог! Этот презренный интриган! Как бы не так!

Птахмос вскочил на ноги и стал ходить взад и вперед по комнате. Потом взял с блюда абрикос.

Тщеславие Рамсеса поистине ненасытно. Неужели он не понимает, что богам безразличны судьбы людей? Если бы это было не так, его, законного наследника трона, не бросили бы в тюрьму, как последнего бродягу, и только за то, что он вступился за слабого. Да и рабочие-апиру не падали бы снова и снова под плетками взбесившихся бригадиров. Более того, боги равнодушны к участи всех живых существ. И Ра не прерывает свое ежедневное путешествие на Запад, видя, что какой-нибудь гусь как следует проучил шакала ночью в зарослях колючего кустарника в Нижнем Египте.

Он пожал плечами.

Да, богам все равно. И все-таки не стоит бросать им вызов, ибо гнев их бывает страшен. Хотя почему он говорит «боги», во множественном числе? Его предок был прав: бог всего один. Аменхотеп IV во всеуслышание заявил, что Солнечный Диск Атон есть символ жизнетворной энергии. Атон есть Атум. Почему эта очевидность не укладывается в обритых черепах его соотечественников? Но мелкое жречество испугалось, что их провинциальные боги — богиня-гиппопотам Таурт, женщина с головой львицы Сехмет, Тот с головой ибиса, бог Хнум с головой барана — будут преданы забвению…

Он съел второй абрикос.

И Рамсес, этот гладкотелый и рыжеголовый, тоже бог!

Птахмос улыбнулся и снова лег на кровать. Мысли его вернулись к разговору с Нухом и предложению старейшин апиру. Выходит, старейшины решили, что и им нужен предводитель. Но зачем? Чтобы бежать? Для этого предводитель не нужен. Какое-то время он размышлял над этим вопросом, потом укрылся простыней и уснул.

Было ли это во сне? Он сражался с Сетом, богом-покровителем этого нелепого Рамсеса. Сет схватил его за плечо. Но ведь чья-то рука и правда сжимала его плечо! Птахмос привстал на постели и открыл глаза: в комнате находилось с полдюжины охранников, а за плечо его тряс их начальник, тот самый, который несколько недель назад пришел его арестовать. Через открытую дверь над сикоморами виднелась полоска светлеющего неба. Он забыл закрыть дверь на засов, но даже сделай он это, результат был бы тот же.

— Вставай!

Растерянно оглядываясь по сторонам, он вскочил, схватил со скамьи повязку и обернул ее вокруг бедер. Осмотрев комнату, охранники вышли, чтобы обыскать сад. Хозяин дома остался один на один с офицером, угрюмым мужчиной, которому не слишком была по душе его работа.

— Где ты был этой ночью?

— Дома, как видишь.

— Где апиру?

Глаза Птахмоса широко распахнулись.

— В своих поселениях, я полагаю.

— Там их нет. Ходят слухи, что ты — их предводитель. Ты должен знать, где они прячутся.

Птахмос расхохотался.

— Офицер, я не апиру, я не их предводитель и знать не знал, что они куда-то подевались. Тем более откуда мне знать, где они сейчас?

Начальник охраны поджал губы. Ответ не стал для него неожиданностью, и, вполне возможно, ему самому не нравилось поручение, которое он явился исполнить.

— И в последнее время ты не встречался с апиру?

— С тех пор как лишился работы — ни разу.

— Если увидишь кого-либо из них, сообщи нам об этом. Это приказ.

После этих слов начальник охраны развернулся, вышел, созвал своих людей и взгромоздился на осла.

Птахмос бросил в очаг кусок буйволовой лепешки, добавил немного сухих веток, потом лопаткой вынул из жаровни несколько угольков, положил в очаг, накрыл их сухими листьями и стал дуть. Вскоре из-под листьев показал свою мордочку огонь. Буйволовая лепешка затрещала, над ней взвились синеватые язычки пламени. Птахмос повесил над очагом горшок с молоком. Это молоко ему принесли апиру. Пока котелок грелся, Птахмос вышел во двор, отвязал своего ослика, почесал ему морду и отвел пастись на соседний луг. Через минуту он уже сидел на пороге, запивая молоком лепешку. На ее крошки слетелись горлицы. Небо было безупречным. Настоящий завтрак для принца.

Пришло время поставить на место зазнаек, возомнивших себя повелителями Вселенной.

* * *

Принц Именхерхепешеф привык воплощать свои идеи в жизнь. Это означало, что он был преисполнен решимости навязывать свое мнение миру, как и следовало сыну живого бога и будущему воплощенному божеству.

Будучи главнокомандующим всех армий царства Хора, да еще и участником славного похода на Кадеш, он получил от отца полную свободу действий в том, что касалось поиска пропавших апиру. По мнению принца, Маи вполне мог быть хорошим зодчим, но руководитель из него получился неважный. Наместник же, как и все ему подобные, — просто безынициативный чинуша. Что до коменданта гарнизона Пер-Рамсеса, то этот начисто лишен воображения. Ночного налета с участием двадцати солдат будет достаточно, чтобы выгнать этих лентяев из их логовищ и заставить работать. Он поднимет их с постелей, свяжет, как военнопленных, и силой приведет на стройку. Рамсес был счастлив обнаружить в своем первенце задатки выдающейся личности, отличавшие его самого в детстве, поэтому незамедлительно дал свое согласие.

Через неделю, вскоре после полуночи, принц оседлал коня и по дорогам Нижнего Египта направился к деревне Двенадцать Ибисов, к западу от которой располагалось одно из самых больших поселений апиру, названия которого никто не знал. За ним следовали два десятка пеших солдат из гарнизона Пер-Рамсеса, вдохновленных воинственной речью принца и обещанием награды. Происходило это в середине сезона шему одиннадцатого года правления Рамсеса II.

Назвать «дорогой» путь, по которому следовали принц и солдаты, не поворачивался язык — просто узкая тропа между двух каналов. Ночь была безлунной. Первым шел солдат с факелом, освещая путь. Принц очень скоро пожалел, что не послушался совета коменданта и не сел на ослика, который чувствовал бы себя на такой дороге куда увереннее, чем красивый боевой конь. «Но разве пристало принцу ездить на ослике?» — подумал Именхерхепешеф. Он уже представлял себе, как с высоты своего коня отдает солдатам приказ связать строптивых апиру.

Добирались они до места дольше, чем предполагалось; поскольку двигались они черепашьим шагом, на путь до погруженной в сон и темноту деревни Двенадцать Ибисов потребовалось три часа. В руке солдата догорал второй факел; он поджег третий, и не без труда, потому что поднялся противный западный ветер. Понадобилось какое-то время, чтобы найти дорогу, ведущую к поселению апиру, в направлении которого и дул ветер. Именхерхепешеф решил, что до него недалеко. Эти презренные азиаты будут видеть сны, когда военная мощь Усермаатры Сетепенры нависнет над ними. Принц застанет их на месте преступления, суть которого заключается в бегстве с места работы и лености.