Читать книгу "Прекрасная толстушка. Книга 1 - Юрий Перов"

— Но это же только один раз… — оправдалась я.

— А больше и не надо, — безапелляционно отрезала Татьяна.

— Но существует же биологическая защита организма, — растерянно пробормотана я. — Во всех книжках про это написано. Даже у алкоголиков, бывает, рождаются хорошие дети, а от одного раза вообще…

— Да, бывает, рождаются и хорошие, а бывает и наоборот… Раз на раз не приходится, — сурово сказала Татьяна. — И потом еще эти таблетки. Черт знает, как они могут повлиять! Наверное, это порядочная дрянь, если зародыши от них умирают.

— Но это же живое существо! — взмолилась я. — Грех ведь.

— А чего же ты о Боге не помнила, когда таблетки пила или в горчице резвилась? Оно и тогда было живое.

— Это жестоко!

— Это правда! И это лучше, чем потом всю жизнь смотреть, как ты мучаешься.

Я ей прощала все эти страшные слова, потому что сама уже не раз их произносила про себя бессонными, страшными ночами, когда мне казалось, что выхода нет, что жить незачем, так как счастья уже не будет никогда, а в нашей теплой, уютной квартире по всем углам скребутся крысы.

5

Через неделю я, пройдя все унижения женской консультации, получила направление на аборт.

Делали мне его во Второй градской больнице, где я и родилась. У мамы там работала подруга, иначе бы ее отвезли в роддом имени Грауэрмана, который был ближе всего к нам и считался самым лучшим в Москве. Но мама предпочла подругу, про которую знала, что у нее легкая рука. И потом, мама была уверена, что подруга отнесется к ней повнимательнее, чем к обычной роженице.

Мамину подругу звали Ольга Николаевна. Она была заведующая отделением. Я постеснялась к ней обращаться, и это было самой страшной моей ошибкой… Ведь можно было сказать ей, что я замужем, тем более что штампа о разводе я в паспорт, к счастью, еще не поставила. Как знала. А то бы мне еще не того пришлось хлебнуть в консультации, где к будущим матерям-одиночкам, вопреки всем постановлениям правительства, и тогда и сейчас относятся как к врагам народа.

Аборт мне делал дежурный хирург. Как это происходило, я не стану здесь описывать. Скажу только одно: как в каменном веке, когда не было еще ни веселящего газа, ни внутривенного укола, ни вакуумной установки… Короче говоря, скоблили меня практически по живому…

Дежурный хирург был усталый, злой и безжалостный. Ассистировал ему какой-то коренастый малый с колючими глазами и широкими ладонями лопатой. Я еще успела подумать, что с такими руками надо на лесоповал, а не в женскую хирургию, и опять ошиблась. Уж лучше бы операцию делал он. Эти руки оказались золотыми. Но кто мог знать?

После аборта меня поместили в палату, где кроме меня лежали еще пять человек. Хорошо, что моя кровать была около окна и я могла, отвернувшись, смотреть на начинающую желтеть листву и отдаваться своим мыслям, в которых со сладострастным наслаждением предавала всех своих мужчин таким страшным смертям, по сравнению с которыми гибель рыжего капитана в зубах касатки не страшнее детской прививки против ветрянки.

Не столько было больно, сколько обидно, что природа так несправедливо поступила, распределив на нашу долю все страхи, страдания и мучения, а на долю этих паразитов — одни удовольствия.

Ведь подумать страшно, что бедным женщинам приходится терпеть на этом свете! Сперва боязнь зря потерять невинность, потом во время самой потери боль, потом бесконечный страх забеременеть, потом тайные опасения, что он окажется подлецом и не женится, как обещал, когда соблазнял…

Правда, лично у меня было все по-другому, но тут, под горячую руку, я крушила мужиков, не разбирая лиц и жизненных обстоятельств. Потом, когда они наконец соизволят жениться, боишься, как бы не ушел к другой. Если он никому не нужен, боишься, как бы не запил. Когда и с этим все в порядке, вдруг оказывается, что он игрок, и все равно твоя жизнь летит ко всем чертям. Потом ты не вовремя беременеешь и тебя кромсают ножами по живому, а эти сволочи пьют свое шампанское и в ус не дуют…

Исключительно шампанское пил Певец, но он в этой ситуации был вообще ни при чем. Он не очень-то и настаивал на нашей близости, и я не очень-то и хотела. Просто после концерта ему не с кем было пойти в ресторан, потом не с кем было вернуться домой, потом не от кого было услышать, что он гений, что он лучший из лучших, потом было что-то недоделанное, неопределенное в моем положении, потом в ресторане на меня «положил глаз» известный музыкальный критик, который незадолго до этого написал хвалебную рецензию о вечном сопернике Певца, потом просто погода была такая, и Певец отвел меня к себе наверх, где у него был кабинет и спальня и висели гимнастические кольца, на которых он с легкостью, несмотря на свой возраст, честно отработанный концерт, выпитое шампанское, плотный ужин и позднее время, продемонстрировал несколько гимнастических упражнений, чем и вызвал мое искреннее изумление и восторженный блеск в глазах, который, очевидно, принял за привычный «сырный» восторг… Одним словом, он тут был совершенно ни при чем, хоть старался и совсем не ударил в грязь лицом…

А если б я оставила ребенка, исступленно думала я, то мне пришлось бы корчиться в страшных муках, рожая его, потом кормить, после чего мои прекрасные груди повисли бы в районе пупка как спущенные воздушные шарики и никому уже больше не были бы нужны…

— Потом нужно растить одной этого ребенка, а им что? Их дело не рожать, сунул, вынул и бежать. Да чтобы я хоть одному кобелю теперь дала, да никогда на свете! Да пусть у них теперь мудя от хоча отвалятся — на километр не подпущу…

Я не заметила, как мои собственные мысли плавно перетекли в хриплый голос Тамарки-штукатурщицы. Это была скандальная баба лет тридцати, худющая, с торчащими из-под обязательной косынки иссиня-черными, как крыло ворона, волосами. Она делала уже пятый аборт, три из которых были подпольные, четвертый по липовому предписанию врача, из которого следовало, что рожать ей нельзя ни в коем случае, и только последний законный, но самый, по ее словам, болючий.

Под ее хриплые проклятья я заснула. Мне снились сперва голые мужики с торчащими пылающими членами, которые тянулись ко мне и шевелились, как змеи, покачивая смертоносными головами… Я, тоже совершенно голая, пыталась укрыться от них в какой-то пещере и отмахивалась руками, шлепая их по гладким горячим головкам, которые, несмотря на мои отчаянные усилия, обвивали меня кольцами, вкрадчиво скользили по мне, направляясь в самые укромные местечки, и наконец проникали всюду, доставляя нестерпимое наслаждение, по силе равное или превышающее ту боль, которую я совсем недавно испытывала. И я сама извивалась, и сжимала их изо всех сил руками, и рычала, и выла от страсти, и умоляла их сильнее, еще сильнее, еще сильнее сжимать меня сладостными кольцами, еще глубже, еще, еще, еще глубже проникать в меня…

Очнулась я оттого, что кто-то осторожно тронул меня за плечо. Я открыла глаза. Рядом с кроватью, склонившись ко мне, стоял медбрат, который ассистировал при операции, и внимательно всматривался в мое лицо.