Читать книгу "Прекрасная толстушка. Книга 1 - Юрий Перов"

Спасла меня Танька. Всмотревшись в желтую от горчицы воду, она вынула из воды мою безвольную руку и тихо ойкнула — рука была багрового цвета. Уцепив меня за пятку, она попыталась вытащить ногу, но мокрая пятка все время выскальзывала из рук, и нога, обдавая Таньку с ног до головы брызгами, со страшным шумом плюхалась обратно.

Все это я передаю исключительно со слов Таньки, так как тогда в ванной совершенно отключилась, смотрела на нее бессмысленными глазами и хихикала. Потом мне это понравилось, и я сама начала поднимать ноги и с размаху плюхать их в воду, заливая и бедную Татьяну, и пол желтой водой, едко воняющей горчицей.

Но Татьяна, проявляя чудеса храбрости и дружеской преданности, не уходила, так как то, что она видела, было ужасно. Мои огромные ноги, которыми я так резвилась, были почти свекольного цвета, и Татьяна понимала, что если меня немедленно не извлечь из ванной, то я просто сварюсь и с меня клочьями слезет моя гладкая, атласная, нежно-розовая кожа, которой я всегда так гордилась…

Но извлечь меня оказалось неожиданно трудно. Ни на какие уговоры я не поддавалась и только истерично хохотала в ответ. Татьяна пробовала вытащить меня силой, но багровые руки и ноги мои выскальзывали из ее рук и падали в воду, обдавая ее новыми порциями брызг. В довершение всего горчичная вода попала ей в глаза, и Татьяна заливалась горючими слезами, сперва чисто механически, а потом и по-настоящему от страха. И еще от обиды, что я такая скотина, издеваюсь над ней и могу в этой сраной ванной с говном умереть совсем.

Наконец она сообразила, что нужно вытащить из-под меня пробку и спустить воду с горчицей. Пробившись с плотно зажмуренными глазами сквозь тучу брызг, Татьяна нашарила между моих дрыгающихся ног пробку и вытащила ее. Я же, подмигнув глупой подружке, с пьяной хитростью заткнула сливное отверстие пяткой. Танька это заметила и, бросившись на меня с площадной руганью, от которой я опешила, несмотря на весь хмель, прямо в кофте залезла с рукавами в воду, обхватила мои ноги, подняла, прижала к груди и не выпускала до тех пор, пока горчичная вода не слилась до последней капли.

После этого она включила холодный душ и обмыла меня с ног до головы. От холодного душа и, наверное, от боли, которую я наконец почувствована, я немного пришла в себя и уже сама безропотно вылезла из ванной, правда, поскользнулась и растянулась на кафельном полу, набив себе здоровенный синяк на бедре и ободрав локоть.

Татьяна вытерла меня, завернула в полотенце и, отведя в спальню, уложила в кровать. После этого она содрала с себя мокрую, провонявшую горчицей одежду, приняла душ, вытерлась и, накинув на себя какой-то мой халат, пришла ко мне в спальню. Я уже мирно спала. Кожа моя горела. Татьяна нашла тюбик с питательным кремом и смазала меня всю с головы до пяток. На это дело у нее ушел весь тюбик…

Наутро, противно хихикая, она сказала мне:

— Когда я начала тебя смазывать везде… Ну не совсем везде, — поправилась она, — а только сверху… Ну, грудь там, живот, бедра… Ты вдруг так застонала, что я сперва испугалась и подумала, что ты от боли… Но потом поняла, что ты просто завелась, и даже захотела прекратить это дело, а потом подумала: да черт с тобой, заводись, а смазать все равно надо, чтобы кожа не облезла. Потом ты начала так двигаться… Потом, когда я уже всю тебя обмазала и укрыла одеялом, ты как-то так сжалась… Потом выпрямилась, громко вскрикнула, задрожала вся, потом замерла и через секунду заснула.

— Ну и что? — спросила я.

— Здорово! — сказала Татьяна. — Научишь так меня?..

— Дура, — сказала я, — с человека чуть кожа чулком не слезла, а она все о своем.

— Одно другого не касается, — сказала Танька.

4

Еще через месяц стало ясно, что я беременна основательно и бороться с этим можно только радикальными средствами. Никаких других мой могучий организм признавать не хотел.

— Конечно, аборт, — сказала Татьяна. — Тем более что они теперь разрешены официально и не нужно искать по всей Москве врача, платить ему бешеные деньги и бояться, как бы чего не вышло…

Мы сидели у меня в спальне. Я строчила ей батистовую кофточку с длинными рукавами и с круглым воротничком под горлышко, которую она с тоненьким галстуком собиралась носить под свой серый костюм, а она потягивала кофеек, сидя от меня подальше. Меня от запаха кофе, особенно по утрам, в последние две недели тошнило. И от сладкого чая тоже. И от воды — особенно кипяченой. Единственное, что я могла безнаказанно пить, это кефир или пиво.

— Хорошо, что не водку, — пошутила по этому поводу Татьяна. Она была сторонницей немедленного избавления от ребенка. — А если ребеночек в папу, так он должен требовать исключительно шампанского.

— При чем здесь отец? — возмутилась я.

— Как при чем? А вырастет сыночек, протянет к тебе свои тоненькие ручонки и спросит: «А где же мой папочка?» Что ты ему ответишь? Погиб на фронте?

— Что-нибудь придумаю… На того же рыжего свалю. Я его все равно уже один раз убила…

— Давай, давай… Хочешь стать матерью-героиней? Не получится, дорогая! Ты станешь матерью-одиночкой! Кому ты будешь нужна с ребенком? Ты знаешь, что на десяток таких, как мы, сейчас приходится не больше пяти нормальных женихов. Остальные или на войне погибли, или на целину уехали, или сидят… А уж с чужим ребенком… Тут каждый подумает. Или ты надеешься их заманивать тем, что это дитё Великого Певца?

— Ты что — совсем? Ты учти, Татьяна, если ты хоть кому- нибудь брякнешь сдуру, я тебя вот этими ножницами заколю!

— Вот видишь! Сама не хочешь, чтобы это всплыло. А как лучше всего сохранить тайну?

— Ты пойми — он уже живой, он уже шевелится…

— Ты сама мне на картинке показывала, какие они бывают на шестой неделе. Чему там шевелиться?

— А я чувствую… А как меня тошнит? Значит, он очень быстро развивается! Я всегда выглядела старше своих лет…

— Это внешне! А умом ты сейчас не старше десятилетней… Ну подумай сама, куда тебе еще и ребенок. Без мужа, без родителей, даже без бабушки. Кто тебя кормить будет? Ведь моей стипендии, даже повышенной, все равно не хватит. А мне в этом семестре тройка по сопромату светит. Значит, будет обычная степуха, на которую вообще не разбежишься…

— Да кто на твою стипендию рассчитывает, — сердито отмахнулась я и склонилась пониже к машинке, чтобы скрыть подступившие слезы. — Я буду комнату сдавать или две… Шить буду.

— А институт?

— Возьму академический отпуск по беременности. Все так делают.

— Нет, дорогая, тебе придется уходить из института.

— Почему?

— Потому… — многозначительно сказала Татьяна.

— Не понимаю, — пожала плечами я и, оторвавшись от машинки, посмотрела на нее.

— Потому что еще не известно, какой ребенок родится…

— Почему не известно?

— Сколько ты его травила? Сама чуть не окочурилась… Ты думаешь, ему это все равно? И потом, ты что его — на трезвую голову зачинала? Сколько вы перед этим шампанского выпили с вашим гением? И потом ты «Шартрез» глушила бутылками…