Читать книгу "Незримое, или Тайная жизнь Кэт Морли - Кэтрин Уэбб"

Эстер отворачивается, ее сердце учащенно бьется в груди, она выдерживает долгую паузу, пока не начинает казаться, что она сейчас закричит.

— Однако, если вы хотите, чтобы я замолвил за девушку словечко перед вашим мужем, я с радостью это сделаю. Может быть, я уговорю его оставить ее, если вам того хочется.

Робин произносит эти слова, придвинувшись теперь так близко, что она слышит каждый вдох, движение воздуха между его раскрытыми губами, зубами и языком. Глаза у нее снова на мокром месте, слезы некрасиво стекают по щекам. Теософ без малейших колебаний протягивает палец и стирает их. Эстер как будто пригвождена к месту, слишком потрясенная, чтобы сдвинуться.

— Не понимаю, что за власть у вас над моим мужем, — произносит она, и горло ее так стиснуто, что она сама едва слышит себя.

— Не понимаете? Да, наверное, вы не понимаете. Вы такая непорочная. Virgo intacta, лилия, что белее белого, такая добрая, чистая и невинная, — произносит он, и губы его кривятся в усмешке.

Эстер приоткрывает рот.

— Откуда вам… — невольно начинает она.

— Альберт мне рассказал. Как-то раз, когда превозносил свою добродетельность. Но он не смог бы похваляться собственной девственной непорочностью, не подразумевая при этом, что и вы пребываете в том же состоянии, верно? — объясняет Робин, ухмыляясь по-волчьи.

Эстер закрывает глаза, лицо у нее пылает. В темноте под закрытыми веками комната, кажется, кружится, и ее мысли кружатся вместе с ней.

— Эстер, Эстер, нам с вами нет нужды доставлять друг другу неприятности, — спокойно произносит Робин. — Нам нельзя доставлять неприятности друг другу, — прибавляет он, обращая простое утверждение в приказ. Рука, утиравшая ей слезу, не спешит отстраняться, а медленно скользит по щеке, по скуле, переходит с подбородка на шею, с шеи на ключицу. Эстер начинает задыхаться, она не может ни возразить, ни сдвинуться с места, ни отвернуться. — Дражайшая Этти, я поговорю с Альбертом. Я сумею его убедить. Ваша горничная останется у вас — это будет мой маленький подарок, чтобы загладить все то, что я успел натворить, восстановив вас против себя, — говорит он; глаза у него горящие, дикие.

Его рука еще на мгновение задерживается на ее руке, пальцы у него теплые, влажные от ее собственных слез. Они как будто обжигают ее, его легкое прикосновение подобно железному обручу, который не дает сойти с места. А потом Робин проходит по коридору и негромко стучит в дверь кабинета. Эстер с облегчением вздыхает, чувствуя, как кружится голова, и бежит из комнаты, ничего не видя перед собой.

Миссис Белл открывает каждую корзину с бельем, доставленную от миссис Линчком, вынимает каждый предмет и вычеркивает его из списка, щурясь от усилий, какие требуются, чтобы прочитать собственный неразборчивый почерк.

— Должно быть шесть наволочек. Я шесть насчитала? — бормочет она этот и подобные ему комментарии.

Кэт множество раз наблюдала весь процесс и знает, что может пропускать ее слова мимо ушей. Миссис Белл, несмотря на близкие и, очевидно, дружеские отношения с прачкой, кажется, твердо убеждена, что та замыслила злодейское похищение салфетки или ночной рубашки, и не успокаивается, пока лично не проверит все корзины. Она надувает щеки, утирает потный лоб, упирается руками в громадные бедра и изучает отделанную кружевом блузку, отглаженную и аккуратно сложенную перед ней. Та ли это, которую она отправляла в стирку? Или же ее подменили другой, похуже?

— Ваши собственные подозрения должны вас утомлять, — замечает Кэт.

— Что с того? И не бормочи, пожалуйста, у меня за спиной, — ворчит миссис Белл.

— По-моему, подобная скрупулезность заслуживает похвалы. — Кэт коротко улыбается.

Миссис Белл издает быстрый лающий смешок:

— Ха! Этого я от тебя еще не слышала! — Она снова принимается за изучение содержимого корзин.

Кэт пожимает плечами. Она колет соль, которую принесли от бакалейщика, огромную твердую глыбу. Делает это круглым штырем с ровной деревянной ручкой, настолько гладкой, что приходится прилагать усилия, чтобы удержать ее. Руки ноют. Кэт размеренно ударяет по глыбе под нужным углом, чтобы откалывались части подходящего размера: не слишком большие куски, иначе их пришлось бы колоть еще раз, и не слишком маленькие сыпучие крошки, которые было бы трудно собрать со стола. Кусочки правильного размера раскладываются по керамическим банкам и закупориваются до поры. Затем их мелют вручную по мере необходимости и заполняют серебряную солонку. Повторяющиеся удары доставляют удовольствие — способ выместить гнев, не теряя контроля над собой. Необходима большая точность, удары требуют определенной силы и быстроты, их приходится повторять снова и снова. В голове у Кэт проясняется, пока она занимается этим делом; непонятная, холодная ярость, терзавшая ее все утро, начинает отступать. Странная ярость, действительно безжалостная и вызывающая оцепенение. Она сама не знает, на кого она направлена. На викария — за то, что ее увидел? На теософа — за то, что послал священника в крестовый поход? На Эстер — за то, что та запретила ей выходить из дому по вечерам? На Джорджа — за то, что настаивает на женитьбе? Или же все потому, что ее секрет раскрыли. Потому, что у нее больше нет тайны: единственное, что принадлежало только ей одной, теперь отняли. Она колет соль, крушит глыбу, мышцы ноют, а она становится все спокойнее. Кэт сбрасывает туфли, позволяя гудящим ногам ощутить прохладу плиточного пола.

— Возможно, меня скоро здесь не будет. Может, уже сегодня, — говорит она наконец, и в ее голосе не угадывается даже намека на протест.

— О чем это ты болтаешь? — спрашивает Софи Белл, заканчивая инспекцию и тяжело опускаясь на стул. Взмахом руки она отодвигает прочь кучку приготовленного к лущению гороха, чтобы на столешнице уместился ее бюст и крапчатые руки.

— Кажется, меня уволят. Жена викария просила его оставить меня, но сомневаюсь, что ей удастся его убедить, — поясняет Кэт.

Экономка сидит разинув рот.

— Но… за что, Христа ради? Что ты натворила, чертенок?

— Я… ухожу из дому по ночам. Мне не спится. Я хожу в Тэтчем. И вот теперь меня застукали. Потому увольняют. — Кэт пожимает плечами, словно будущее не превратилось вдруг в нечто расплывчатое, бесформенное, зловещее и пустое. Уволенной прислуге не дают рекомендаций. У нее не будет нового места, поскольку она уже использовала свой последний шанс.

— Кэт Морли… Кэт Морли… — Миссис Белл проговаривает ее имя так, будто это то самое проклятие, которое произносится в самых крайних случаях, когда невозможно поверить своим ушам. Ее прищуренные глазки раскрываются шире обычного. — Ну как же ты могла быть такой дурочкой? Ты, такая умная? — спрашивает она, и это настолько далеко от всего, что ожидала Кэт: от насмешек, от издевок, — что сначала она даже не знает, как отвечать.

— Я… я люблю одного человека, — произносит она в итоге, прерывая работу, потому что штырь накрепко застрял в соляной глыбе. Она ударила слишком сильно, и он ушел слишком глубоко.