Читать книгу "Бангкокская татуировка - Джон Бердетт"

— На земле наступит мир, когда Голливуд начнет создавать кинофильмы, герои которых будут не американцами.

Согласно Ибн Кутайбе,[65]некогда в садах Индостана вырастили розовый куст с ярко-красными лепестками, на которых арабскими буквами был написан текст из Корана: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет — пророк его».

— Ясно, — зачарованно процедил Митч.

— Что, это и весь его ислам? — спросил я Чанью, когда мы бок о бок лежали голыми в нашей хижине и слушали звуки ночи.

— Все, что могу припомнить. Он не очень распространялся на эту тему.

— А татуировки?

Хоримоно — иное дело, татуировки требуют конкретного решения. Чанья считала их мужским эквивалентом увеличения груди: революционные изменения, которые, без сомнения, переменят судьбу. О художнике она знала только то, что он возник благодаря японским связям Тернера. Работая в Токио в качестве тайного агента, Митч завел множество знакомств, которые впоследствии поддерживал. Как часто случается у шпионов, среди его знакомых встречались люди из уголовного мира; в данном конкретном случае — члены якудзы. Электронная почта время от времени откликалась слухами о сбежавшем художнике, который, напившись с тамошним крестным отцом, выколол у него на лбу вид на гору Фудзияма. Считалось, будто он прячется где-то в Бангкоке. Легенда гласила, что этот художник является мастером своего дела, гением, ведущим традиции от талантливейших авторов гравюр по дереву прошлого. Но при этом несговорчивым, жадным до работы и слегка тронутым. Пользуясь известными всем шпионам приемами, Тернер легко установил его местопребывание.

Японский татуировщик неделю жил в свободной спальне Митча в Сонгай-Колоке. Они с Чаньей невзлюбили друг друга с первого взгляда. У нее вызывало отвращение отсутствие части фаланги левого мизинца. А когда мастер, готовясь к работе, разделся до шорт, девушка поняла, что живет в одной квартире с монстром.

Сначала он вообще с ней не разговаривал, что Чанья восприняла как величайшую невоспитанность и проявление презрения к ее профессии. Но потом догадалась, что японец патологически застенчив из-за своего дефекта речи. Они с Митчем склонялись над толстой папкой иллюстраций и что-то быстро обсуждали по-японски. Американец предъявлял особые требования. Хоримоно должна представлять собой одно гигантское полотно, покрывающее все пространство от плеч до ягодиц. Правая рука Иши работала с такой скоростью, что расплывалась в пятно телесного цвета; он обладал способностью молниеносно делать наброски. Чанье не приходилось видеть человека, настолько зараженного страстью к искусству, и больше не обижаю, что японец не бросил ни одного горячего взгляда на ее тело. Но тем не менее она решила, что мастера татуировки следует возненавидеть, хотя и уважала его фанатичную сосредоточенность. Завороженно следила, как он в первый раз открыл длинную черную лакированную шкатулку, примерно такого размера, что можно носить в ней флейту. Интересно, подумала Чанья, способен ли этот человек относиться с таким же почтением к женскому телу, как к своим тебори — бамбуковым иглам для татуировки длиной в двенадцать дюймов?

За набросками на бумаге последовала кропотливая работа на компьютере. Тернер принес цифровую камеру и модуль памяти марки «Сони». Программа позволяла нанести на снимок спины Митча трафаретную сетку, что, в свою очередь, давало возможность тщательно спланировать каждый укол. После этого японец скрупулезно перенес сетку на спину американца и взялся за европейскую татуировочную машинку, которой сделал рисунок в грубых чертах. Наконец Иши развел чернила в другой забавно трясущейся машинке. Квартира наполнилась неописуемым запахом суми, который, как заключила Чанья, был и не приятным, и не противным, но исключительно японским. Митч стоически терпел первые проникновения под кожу; он лежал на кровати, а Иши восседал на нем и всем своим весом налегал на длинные тебори, которыми манипулировал, словно чеканом.

Возникла новая проблема; трезвым Тернер без движения едва выдерживал час. Переносил боль, но не скуку. Иши раздражался, он не мог позволить, чтобы из-за непоседливости американца оказался испорченным его шедевр. Решение пришло само собой; перед каждым сеансом Митч выкуривал несколько трубок опиума и почти на восемь часов погружался в счастливое коматозное состояние. Художник пришел в восторг. Его сосредоточенность была такова, что он мог легко работать без отдыха почти все восемь часов. И хотя сначала считал, что для выполнения заказа потребуется две недели, теперь готовился уложиться в одну, но при условии, что американец будет постоянно под кайфом.

Пока Иши трудился, Чанью в спальню, превращенную в мастерскую художника, не допускали. Ей поручили постоянно подогревать до теплого состояния сакэ — единственное, чем себя поддерживал японец во время творческого процесса. Чанью забавляло наблюдать, как регулярно, через каждые два часа, он появлялся из спальни, прикладывался к бутылке и, не замечая ее присутствия, вновь исчезал за дверью. Девушка стала понимать, что его поведение объясняется не плохими манерами, просто японец — дикарь, не знавший общества людей, обитатель электронных джунглей. Чанья решила проверить свою теорию и встретила Иши на кухне без лифчика. Татуировщик глотнул из бутылки, скользнул взглядом по ее фигуре и, прежде чем вернуться к работе, заметил, что нагота выиграла бы, если бы на ее теле появились татуировки. Например, дельфин над левой грудью.

— Дельфины стары, как мир, — рассмеялась Чанья, когда он снова появился из мастерской. Художник что-то проворчал, но в следующий выход показал эскиз. Таких красивых дельфинов Чанье не приходилось видеть. Пропорции самым удачным образом соответствовали ее прелестям. Теперь в перерывах между работой над Митчем Иши трудился над грудью сидящей на стуле Чаньи. Покоренная безжалостной напористостью этой управляемой ракеты, она удивлялась нежности его прикосновений и была озадачена тем, что ее соски напряглись. Чанья не подозревала, насколько может быть эротична страсть мужчины, если она поднимается выше обычного секса. Или эфемерной. С удивлением обнаружила, что немного преувеличивает боль. Иши велел ей поддерживать левую грудь рукой, чтобы она постоянно находилось в неподвижном состоянии.

— Тебе не так уж и больно. Груди чувствительны только вокруг сосков. А в остальном это почти целиком жировая масса.

К концу недели татуировка Митча была завершена, а Чанья с Иши стали любовниками. Что на это сказать? Сексуальные предпочтения проституток могут показаться весьма экстравагантными. Я знаю это лучше, чем кто-либо другой. Чанья устыдилась своего поступка, предательства Митча. Но что она могла поделать? Тернер был рабом миллиона законов и правил, большинство из которых противоречили друг другу. Иши оставался дикарем, не ведавшим никаких законов, даже правил беседы. С точки зрения грубого сексуального влечения он не знал себе равных. И еще это донбури — вопиющий и неизгладимый вызов Вселенной. В начале недели Чанья приходила в ужас оттого, что над ее кожей свершается надругательство, в конце — это ее несказанно завораживало. В качестве любовника Иши вел себя совсем по-кошачьи. И когда японец молча отдавал дань уважения ее телу, в мозгу Чаньи возникали яркие всполохи задолго до того, как он выходил из нее. Каждую ночь грезила гигантскими ярко расцвеченными нага — богами змей, обладающими почти непереносимой чувственностью. А днем, совершая соитие с японцем, думала о лежащем в соседней комнате американце и представляла, будто они с Иши — герои его опиумного бреда.